– Расскажите мне об отношениях Бауэра и Вогта. Вы говорите, они давно знакомы?

Сэр Радомир кивнул.

– Несколько лет назад Вогт подал нам на него жалобу. Он заявлял, что лорд Бауэр подстроил диверсию на одном из судов, которое перевозило вниз по реке большую партию зерна. Вогт купил зерно на заемные деньги, и его утрата грозила ему банкротством.

– Он справился с трудностями?

– Справился. Но он считает, что тот случай стоил ему не только значительной суммы денег, но и рыцарского титула. – Сэр Радомир усмехнулся. – Вполне возможно, что он прав.

Вонвальт немного поразмыслил.

– Но ведь прошло уже несколько лет?

– Тот случай с зерном произошел по меньшей мере два года назад. Мы ведем учет в соответствии с имперскими указами. Я могу потребовать записи из архива.

– Было бы неплохо, благодарю.

– Не считая Вогта, лорд Бауэр и представить себе не может, кто мог желать его жене смерти.

– За исключением, возможно, самого лорда Бауэра, – сказал Вонвальт. – Мой опыт подсказывает, что, когда убивают женщину, чаще всего виновен оказывается ее муж.

– Верно, мой опыт говорит о том же. Я предупредил лорда Бауэра, что он все еще под подозрением. Но, хотя я его и недолюбливаю, чуйка подсказывает мне, что убийство совершил не он.

– Неужели? – спросил Вонвальт.

– Как я и сказал, Правосудие, я уже десять лет поддерживаю в Долине Гейл порядок – ну или что-то близкое к нему. До этого я охранял закон в Перри Форде и был солдатом. – Он кивком указал на Брессинджера. – Вы и ваш пристав ведь сражались в Рейхскриге?

– Да, – сказал Вонвальт.

– Тогда вы знаете, что убийство делает с человеком. Как оно меняет его. Нельзя лишить кого-то жизни и остаться прежним, даже если вы убиваете врага. Лорд Бауэр мрачный человек, но он не убийца. Характер у него не тот.

– Ясно, – сказал Вонвальт. Несмотря на изначальную неприязнь, я видела, что Вонвальт проникся к шерифу уважением.

– Впрочем, у меня нет ваших способностей, – сказал сэр Радомир.

– Нет, но, по-моему, профессиональной чуйки чаще всего вполне достаточно, – сказал Вонвальт. – Вы не выяснили, были ли у леди Бауэр какие-нибудь враги? Возможно, интрижка на стороне? Или она узнала что-то, чего не должна была знать?

Сэр Радомир пожал плечами.

– Если что-то подобное и было, то до меня даже слухи не дошли. Я приказал своим парням держать ухо востро, но… – Он снова пожал плечами. – Признаться, Правосудие, я особых надежд не питаю. Мотива нет. И меня это изводит.

– Могу себе представить, – рассеянно сказал Вонвальт. Я заметила, что это дело уже его озаботило. Наконец он поднялся. – На этом пока все. Благодарю, что уделили мне время, шериф.

Сэр Радомир встал.

– Пожалуйста. Надеюсь, мы скоро сможем пролить свет на произошедшее. Сколько лет служу закону, а с таким убийством еще не сталкивался. Даже в Перри Форде никто не убивал жен лордов.

– В Сове это тоже редкость, шериф, – сказал Вонвальт. – А когда подобное все же случается, не успеете и глазом моргнуть, как виновник уже обнаружен. – Он выглянул из окна. На улице стремительно темнело. Вонвальт снова посмотрел на сэра Радомира. – С убийства леди Бауэр прошло два дня, а у нас нет никаких зацепок, кроме разлагающейся покойницы. Нужно действовать быстро, если мы хотим во всем разобраться.

IV

Лорд Бауэр

«Лишь Правосудие может заставить человека свидетельствовать против самого себя».

Из «Столпов сованского гражданского права» Катерхаузера

Мы вышли из здания городской стражи и направились к резиденции лорда Саутера. Тучи наконец разродились, и в воздухе закружились снежинки. Я мысленно порадовалась богатству города и его мощеным улицам – пробираться по грязи и слякоти в холодных, промокших башмаках мне совсем не хотелось.

– Суровый он человек, – сказал Брессинджер Вонвальту.

Вонвальт хмыкнул.

– Его повадки меня не волнуют, – сказал он, – к тому же он пьяница до мозга костей. Но прямодушный. И это ценно.

Мы быстро шли по холодному городу. За последний час рынок закрылся, улицы почти опустели, и лишь редкие стражники неторопливо шатались по булыжным мостовым. Один остановил нас, остальные же признали в Вонвальте Правосудие. К тому времени, когда мы добрались до резиденции лорда Саутера, дневной свет уже почти окончательно померк, и храмовый колокол прозвонил, возвещая начало комендантского часа и закрытие городских ворот на ночь.

– Сэр Конрад, – сказал стражник у резиденции, неуклюже поднимаясь на ноги. Резиденция была окружена кованой железной решеткой, единственные ворота в которой обрамлялись парой колонн из кирпича. – Лорд Саутер шлет свои извинения: его вызвали по срочному делу, и он не сможет встретиться с вами сегодня. Он распорядился, чтобы о вас позаботились.

– Хорошо, – сказал Вонвальт, и мы вошли в ворота. Я заметила, что на самом деле он остался доволен – его не радовала мысль о том, что в ближайшие несколько часов ему придется вести вежливые беседы или, что хуже, говорить о работе. Вонвальт считал подобные разговоры утомительными, а мне – младшему секретарю, которой полагалось сидеть молча и изображать заинтересованность, – они казались смертельно скучными.

Нас провели через парадную дверь в просторный вестибюль. Внутри дом выглядел так же внушительно, как и снаружи. Скудный свет проникал с улицы через витражные окна, усеивая половицы случайными цветными пятнами, которые были похожи на отблески пламени, просвечивающего через пригоршню драгоценных камней. Здесь было невыносимо жарко – видимо, во многих комнатах вовсю горели очаги. Стены увешивали гобелены, а полы устилали ковры. Мебель выглядела дорогой, и многие предметы, судя по виду, были ввезены из других стран. Дом словно кичился богатством своего хозяина.

Слуги проводили нас в покои на верхнем этаже. Вонвальту выделили большую спальню на углу здания. Ее окна выходили на две стороны; из одного открывался вид на протекавшую чуть дальше реку, а из другого – на широкую гильдейскую улицу, хотя ни там, ни там смотреть было особенно не на что. С неба густо валил снег, и тьма черным дымом обволакивала уличные фонари.

Мне и Брессинджеру выделили одну комнату на двоих. Она находилась дальше по коридору и была отделена от покоев Вонвальта еще одной закрытой комнатой. Я расстроилась, увидев, что в нашей комнате стояла лишь одна кровать, но не удивилась этому. Брессинджеру и мне уже приходилось спать вместе, и, с какой бы теплотой я ни относилась к нашему приставу, во сне он громко храпел и много ворочался. Впрочем, едва мы вошли, он отправился по местным пабам и борделям и вернулся только