– Но ты не хочешь! Ты, кажется, забыл, из какого рода происходишь ты и из какого я!

– Моя семья ничуть не хуже твоей! – ответил тетрарх, невольно пряча глаза.

– Ты так считаешь? – Иродиада расхохоталась. – Ты прекрасно знаешь, что это не так! Ты знаешь, что мой род восходит к царю Давиду, что среди моих предков были цари и первосвященники, а твой дед был простым храмовым прислужником! Другие твои родичи были нищими пастухами из Идумеи, простыми разбойниками, они водили в пустыне караваны и издавна платили дань Иудее! Пусть бы так, я готова смириться – но ты, ты равнодушен ко мне, ты равнодушен даже к собственной власти, ты во всем уступаешь предателям и фарисеям, ты терпишь, когда они поносят меня перед народом…

– Я должен учитывать настроения толпы! – пытался оправдываться тетрарх. – Я не хочу допустить нового восстания! Оно слишком дорого мне обойдется! Ты знаешь, что император мне не простит, если снова прольется кровь…

– А она прольется! – мстительно прошипела Иродиада. – Ты слышал, что в Галилее появился новый пророк? Его зовут, кажется, Иисус из Назарета, и народ слушает его речи, широко открыв глаза от восторга! Его называют Мессией!

– У нас в стране каждый день появляется новый пророк! – отмахнулся царь. – Пророков больше, чем пастухов и землепашцев! Если на каждого обращать внимание, некогда будет жить! Мне нет дела до ярмарочных шарлатанов и предсказателей!

– Трус! Трус! – бросила царица ему в лицо.

Наконец Ирод смог стряхнуть оцепенение, оттолкнул царицу и быстро зашагал к своим покоям.

Он уже подходил к своей опочивальне, как вдруг из сада метнулась сутулая фигура в поношенной льняной одежде. Телохранитель царя, рослый перс с выбритой наголо головой и рыжей бородой, завитой мелкими кольцами, схватил меч и шагнул навстречу незнакомцу, но Ирод поднял руку и выдохнул:

– Подожди!

Неизвестный был из секты ессеев – босой, в белом одеянии, с бледным узким лицом.

Ессеи были известны своей кротостью и никогда не выступали против царя. Они ограничивались проповедью бедности и добродетели, за что пользовались уважением среди бедняков.

– Выслушай меня, государь! – воскликнул ессей, касаясь лбом каменных плит.

– Говори, – позволил Ирод, едва заметно поморщившись: от просителя пахло бедностью, а этого запаха тетрарх не переносил. – Говори, только покороче.

– Ты знаешь, государь, что мы, ессеи, никогда не бунтовали против власти… мы считаем, что всякая власть от Бога, и почитаем властителей…

– Знаю, знаю… – недовольно процедил тетрарх. – Но я просил тебя быть кратким.

– Я буду краток… Ты знаешь, государь, что в Галилее появился новый пророк, которого зовут Иисус… Иисус из Назарета…

– Я слышал!.. – Ирод почувствовал нарастающее раздражение.

Не иначе как этого ессея подослала к нему Иродиада, чтобы заставить его прислушаться к ее словам…

– Государь! – Ессей поднял на царя глаза, и Ирод невольно попятился: столько фанатизма, столько слепой веры было в этом взгляде. – Государь! Иисус – Мессия! Подлинный Мессия! Спаситель, которого так давно ждет народ!

– Ты лжешь, ессей! – неприязненно проговорил царь. – Убирайся прочь!..

– Нет, государь, это правда!

Ессей начал подниматься с колен, глаза его пылали.

– Я слышал проповедь Иисуса, и я не сомневаюсь – он – Мессия, Спаситель! Государь, смирись перед высшей властью! Передай свою корону Иисусу – и имя твое будет благословенно в веках!

– Кто тебя подкупил? – прошипел Ирод, отступая перед пламенным взглядом фанатика. – Иродиада?

Телохранитель царя выступил вперед, вопросительно взглянул, взялся за рукоять меча.

– Меня никто не подкупал! – воскликнул ессей и снова смиренно опустил глаза. – Веру нельзя купить, как нельзя купить солнце и луну, рассвет или полночь.

– Точно, это она тебя подкупила! Я узнаю ее слова! Это она вложила их в твои уста!

– Я никогда не встречал царицу, а слова в мои уста вложил Всевышний…

– Убирайся прочь, ессей! – жестко произнес Ирод. – Убирайся прочь из моего дворца, если не хочешь сегодня же умереть страшной и позорной смертью!

– Я уйду, – покорно проговорил ессей и склонил голову. – Но запомни мои слова, государь: если ты не одумаешься, если не смиришься перед высшей властью, тебя будут помнить долго, твое имя сохранится в веках, но вспоминать тебя будут с ненавистью, и имя твое будет покрыто позором!

– Вышвырни его прочь! – бросил Ирод телохранителю. – И скажи стражам, чтобы его никогда больше не пускали во дворец. Тот, кто ослушается этого приказа, будет казнен.

Телохранитель мощной рукой схватил ессея за ворот льняной хламиды, поволок его к воротам.

Ирод смотрел вслед фанатику и зло бормотал:

– Высшая власть! Выше моей власти только власть Рима, власть императора Тиберия, а там у меня хорошая репутация… гнусные, отвратительные люди! Мерзкие фанатики!

Марина проснулась оттого, что сильно колотилось сердце. Она села на кровати и нашарила на тумбочке часы. Было без четверти четыре, за окном – полная темнота. Ночная сорочка была мокра от пота – в номере стояла душная жара, из окна уже не тянуло свежестью.

Марина закрыла окно и включила кондиционер. И только тогда заметила, что кровать Ларисы пуста. Пуста и аккуратно заправлена еще горничной с утра.

Лариска не пришла ночевать… В затуманенной снотворным голове мысли бродили лениво, как крупные рыбы в аквариуме. Ну что ж, стало быть, нашла себе компанию на ночь. Такого за ней раньше не водилось – не потому что где-то там дома, в России, ждет ее муж. Кого останавливает наличие мужа где-то далеко?

Марина не успела удивиться своему цинизму, она поняла, что злится. Злится на всех и прежде всего на себя, такую никчемную, несчастную и неприкаянную. Все, как говорила мама, при деле, только она не нашла ничего лучше в последнюю ночь, чем мучиться бессонницей и головной болью.

Кстати, голова больше не болела. Была тяжелая, какая-то неудобная, как будто чужая, не со своего плеча. Марина усмехнулась в темноте. От прохлады кондиционера сердце перестало колотиться, дыхание выровнялось.

«Черт с ними со всеми, – подумала Марина, засыпая, – мне нет до них никакого дела…»

И тут же подскочила от сильного стука в дверь. Сквозь занавески просвечивал яркий солнечный луч.

«Проспала! – мысль молнией вспыхнула в мозгу. – Проспала и опоздала на самолет!»

Стук в дверь повторился, затем в замке заскрежетал ключ, и дверь распахнулась. Комната наполнилась людьми: здесь была испуганная горничная – та, что открыла дверь, их групповод Алла – бледная, с дрожащими губами, и двое мужчин, один молодой, в джинсовом костюме, второй постарше, в кипе и белой рубашке, из-под которой по религиозному обычаю высовывался талес.