Это не научно-фантастические грёзы: мы всюду имеем дело с дублированием трудового процесса и с дублированием забастовочного процесса — забастовки включены в трудовой процесс, как моральный износ в оборудование, как кризис в производство. Итак, больше нет ни труда, ни забастовки по отдельности, но есть и то и другое одновременно, а значит, нечто иное: магия труда, одна лишь видимость, сценодрама (чтобы не сказать мелодрама) производства, коллективная драматургия на пустой сцене социального.

Речь идёт уже не о трудовой идеологии — традиционной этике, которая затеняла бы «реальный» трудовой процесс и «объективный» процесс эксплуатации, — но о сценарии труда. Так же как речь идёт не об идеологии власти, но о сценарии власти. Идеология — лишь искажение реальности через знаки, симуляция — короткое замыкание реальности и её дублирование знаками. Цель идеологического анализа — восстановление объективного процесса, а намерение восстановить истину в рамках симулякра — ложная постановка проблемы.

Вот почему власть, в сущности, так легко соглашается с идеологическими дискурсами и дискурсами по поводу идеологии, ведь это дискурсы истины, которые всегда полезны (даже, и особенно, если они революционны) в борьбе со смертельными ударами симуляции.

Именно с этой идеологией пережитого, эксгумированного реального в его фундаментальной банальности, в его радикальной аутентичности соотносится американский эксперимент реалити-шоу (TV Verite), проведённый в 1971 году над семьёй Лауд: семь месяцев непрерывной съёмки, триста часов прямого вещания, без сценария и постановки, одиссея одной семьи, её драмы, её радости, неожиданные перипетии нон-стоп — короче говоря, «сырой» исторический документ и «самое большое достижение телевидения, сопоставимое, в масштабе нашей повседневности, с репортажем о высадке на Луну». Дело усложняется тем, что эта семья распадается во время съёмок: разразился скандал, Лауды развелись и т. д. Отсюда неразрешимая контроверза{49}: виновато ли в этом телевидение? Что было бы, если бы там не было телевидения?

Фантазм был бы ещё более захватывающим, если бы Лаудов снимали так, будто там не было телевидения. Триумф режиссёров состоял бы в том, чтобы сказать: «Они жили так, будто нас там не было». Абсурдная, парадоксальная формула — не истинная и не ложная: утопическая. «Так, будто нас там не было» эквивалентно «так, будто вы там были». Именно эта утопия, этот парадокс заворожил двадцать миллионов телезрителей в значительно большей степени, чем «извращённое» удовольствие от вторжения в частную жизнь. В этом Verite-эксперименте речь идёт не о тайне, не о перверсии{50}, но о своего рода вибрации реального или эстетике гиперреального, вибрации от головокружительной и фальсифицированной достоверности, вибрации от одновременного отдаления и приближения, от искажения масштаба, от чрезмерной транспарентности{51}. Наслаждение от избыточного смысла, когда уровень знака опускается ниже привычной ватерлинии смысла: незначительное преувеличивается благодаря ракурсу съёмки. Каждый видит то, чего в реальности не было (но «как если бы вы там были»), без дистанции, которую даёт пространство перспективы и глубины восприятия (но «более естественное, чем само естество»). Наслаждение от микроскопической симуляции, которая превращает реальное в гиперреальное. (Так же происходит с порно, которое завораживает больше на метафизическом, чем на сексуальном уровне.)

Впрочем, эта семья уже была гиперреальной по своей природе, почему её и выбрали: типично идеальная американская семья, дом в Калифорнии, три гаража, пятеро детей, надёжный социальный и профессиональный статус, декоративная жена-домохозяйка, уровень жизни выше среднего. В определённой степени именно это статистическое совершенство и обрекает её на смерть. Идеальные герои американского образа жизни, они избираются, как и при древних жертвоприношениях, для того, чтобы быть прославленными и умереть в пламени медиума{52}, который играет роль современного фатума. Поскольку небесный огонь больше не поражает падшие города, объектив камеры, будто лазер, пронзает пережитую реальность, предавая её смерти. «Лауды — просто семья, которая согласилась предать себя в руки телевидению и умереть», — скажет режиссёр. Как видим, речь действительно идёт о жертвенном процессе, о жертвенном зрелище, предложенном двадцати миллионам американцев. Литургическая драма массового общества.

TV Verite (Истина ТВ). Замечательное в своей двусмысленности название — речь идёт об истине этой семьи или об истине телевидения? На самом деле телевидение, явившее истину Лаудов, — это телевидение той истины, которая становится истиной. Истиной, которая больше не является ни истиной отражения в зеркале, ни истиной перспективы паноптической{53} и контролирующей системы, но истиной манипулятивного теста, который зондирует и опрашивает, истиной лазера, который нащупывает и проникает, матриц, которые сохраняют ваши перфокарты, истиной генетического кода, который управляет вашими комбинациями генов, нервных клеток, которые управляют вашей сенсорикой. Именно этой истине подвергло медиум-телевидение семью Лауд и в этом смысле вынесло ей смертный приговор (но об истине ли ещё речь?).