обойти солдат, увлёкшихся азартной пальбой. Только сейчас стало понятно, что фронтальная атака являлась просто отвлекающим манёвром, призванным ценой жизни немногих тварей купить победу.

Несмотря на отчаяние, лейтенант Филугхейн почувствовал невольное уважение к противнику. Хотя поражение казалось неминуемым, он попытался спасти ситуацию.

– Развернуть пулемёт… Круг-гом… – Но было уже поздно. Демоны ворвались в плотно сомкнутый, как на параде, строй и набросились на солдат, разрывая их на куски. Их клювы наносили внушающие непреодолимый страх раны – сержанта Дарби, мужественно ставшего на пути одного из оранжевых дьяволов, разрубило едва ли не надвое.

Филугхейн побелел; он поднял револьвер и навёл на приближающегося врага. Прицелившись точно между горящих глаз, он выстрелил.

Осечка! Молниеносно взведя курок, он опять нажал на спусковой крючок. Снова осечка! Уже оказавшись в гибельных объятиях вызывающего непередаваемый ужас обитателя преисподней, Филугхейн вспомнил, что в пылу боя попросту забыл перезарядить оружие. Однако запоздалое осознание этого грубейшего просчёта уже не имело ни малейшего значения – жизнь навсегда покинула его.

Глава

VII

Капитан Глайнис был грамотным, хорошо обученным офицером. Отсутствие боевого опыта, порой становившееся источником некоего душевного беспокойства, он старался компенсировать безупречным отношением к службе, выражавшимся в безукоризненном следовании уставу. Не ограничиваясь контролем за поддержанием чистоты в казарме и за глянцем на обуви подчинённых, он периодически открывал учебники по тактике. Причём Глайнис не просто интересовался их содержимым, но даже пытался обучить своих подчинённых правилам ведения боя.

Осознавая, однако, реалии мирного времени и не желая прослыть среди товарищей из офицерского клуба занудой, он не слишком усердствовал. В конечном итоге, капитан и сам не знал, что именно послужило причиной регулярно проводимых им занятий в поле, вызывавших в полку разного рода намёки и кривотолки: боязнь спиться оттого, что в жизни нет цели, или же ещё не растаявшие окончательно детские мечты о развевающихся на ветру боевых знамёнах. Наверное, и то, и другое сыграло свою коварную роль.

Важным моментом выступало его отношение к войне: та, несмотря ни на что, всегда могла случиться, как бы ни уверяли дипломаты общественность в прочности мира. «Чудесная атмосфера в международных отношениях» была подобна туману, который, развеявшись, всегда может обнажить неприятную правду в виде изготовившихся к бою орудий.

Как знал Глайнис ещё из школьного курса истории, войны начинаются неожиданно, едва ли не в результате пустячной ссоры между монархами, однако длятся долгие годы – и победа достаётся тому, кто готов к войне лучше. В военное время некоторые офицеры очень быстро растут в званиях, особенно если они различают понятия «тылового охранения» и «тылового обеспечения».

Однако каждый раз, когда капитан засиживался над учебниками допоздна, здравый смысл напоминал ему: всё впустую, за те два с половиной дуазлетия, на которые он заключил контракт, очередной большой войны не произойдёт. Спорные юго-восточные земли на материке, в былые времена являвшиеся причиной вооружённого противостояния с Нейстрией, давно обрели независимость – так возникла Конфедерация Ллаваллона, – да и самая причина территориального спора исчезла – мануфактуры, которыми славились ллаваллонцы, давно разорились, не выдержав конкуренции с концернами Айлестера и Нейстрии. Бесплодный кусок земли, зажатый между Доггерландским заливом и устьем Шельды, уже не представлял собой интереса для двух династий, масслетиями существовавшими в условиях обоюдной ненависти.

Тем не менее, Глайнис, несмотря на чисто офицерскую любовь к игре в карты и в конное поло, всё-таки выполнял раз и навсегда данное себе обязательство: часть служебного времени посвящать военному ремеслу. По этой, пусть и необычной и редко встречающейся среди военных Айлестера, причине, рота Глайниса считалась вполне боеспособной.

Когда стало известно о том, что большая часть роты под командованием лейтенанта Филугхейна вступила в бой с неизвестным противником, бравый капитан не проигнорировал это событие, как позволили бы себе некоторые из его праздных и обленившихся сослуживцев. Такие люди, для которых мундир является не более чем достойной происхождения одеждой, позволяющей к тому же сохранять фамильные привилегии, есть в каждом полку, и 36-й, несмотря на свою удалённость от мест, где процветают подобные – да вообще хоть какие-то – нравы, не представлял собой исключения.

Продемонстрировать своё пренебрежение к воинскому долгу и малодушно уклониться от активных действий – такое решение приняло бы не менее половины ротных и батальонных командиров полка. Однако Глайнис отличался моральными качествами, позволяющими говорить о нём как о компетентном и ответственном офицере. Он немедленно отправил к Филугхейну ординарца, а сам, собрав наличные у него силы в кулак, разместился в здании вокзала и, на всякий случай, стал готовиться к обороне.

Контроль над средствами связи и сохранение контакта с железнодорожной колеёй оставались главными задачами оборонительного боя, если таковой придётся принять. Других ценных в военном отношении объектов в Дуннорэ-понт не существовало. Даже гражданские лица, пусть это звучит странно, лучше защищены, когда воинская часть прикрывает путь к отступлению из города – к сожалению, не единственный, – а не пытается принять бой на городских улицах.

Защищая всё, быстрее всего придёшь к пониманию, что так не удастся защитить ничего. Капитан Глайнис достаточно здраво полагал, что для подобного, слишком опрометчивого, решения у него недостаточно штыков, а посему ограничился тем, что послал одного сержанта и двух рядовых с самым ясным приказом: вытащить градоначальника из постели и поставить его в известность о происходящем.

Глайнис, нетерпеливо куривший на пустом перроне, дождался, пока затихнет стрельба, и начал всматриваться в темноту. Как он ни напрягал зрение, но условленного сигнала ракетами, должного сообщить об исходе боя, не было. С каждой минутой в душе его нарастало волнение, связанное с очевидной, хотя и совершенно необъяснимой гибелью лейтенанта Филугхейна и двух взводов из трёх, вероятно, в полном составе.

Глайнис вскрикнул, когда его сигарета без фильтра сгорела почти полностью и обожгла губы. Он признал, по крайней мере, перед самим собой, что ждать больше нет смысла – и послал телеграмму в штаб округа. Решив не ограничиваться этим, капитан усадил одного, показавшегося ему достаточно сообразительным, рядового за телефон, и приказал обзвонить нескольких офицеров, с которыми поддерживал приятельские отношения.

Впоследствии капитана Глайниса неоднократно упрекали в нерешительности и даже в трусости, и штабу дивизионного округа пришлось назначить по этому поводу расследование. На офицера, которого отправили едва ли не на загородную прогулку, неожиданно превратившуюся в ожесточённое сражение с демоническим противником, обрушилась вся тяжесть негодования просвещённых кругов общества – вернее, всех, кто мнил себя таковыми, начиная с академиков и политических деятелей по праву рождения и заканчивая необразованными пролетариями и безработными.

Читая газеты тех дней – а их обрывки потом