Ужас.

Однако ее предполагаемый сценарий не совпал с действительностью.

Влетев на кухню, Люба, находясь в состоянии сильнейшего волнения, рухнула на стул перед мужем и сказала убитым голосом:

– Все, Вадик… Все кончено. Ее больше нет.

Вадим, которого Кира могла видеть лишь со спины, молчал. Но Кира почувствовала, как он напрягся.

– Люба, что случилось, успокойся… Пойдем в гостиную, там мне все и расскажешь… – Голос у него был тихий и какой-то нехороший, опасный. Понятное дело, что он хотел увести жену из кухни, чтобы она не сказала чего лишнего в присутствии любовницы, о существовании которой она не подозревала.

– Какая гостиная… – процедила сквозь стиснутые зубы Люба. Вот сейчас Кире было хорошо видно ее мокрое красно-белое лицо. Словно кровь отливала от разгоряченной кожи постепенно, уступая место какой-то сероватой смертельной белизне. – Ты что, Вадик, не понимаешь меня? Ее больше нет! Она умерла!

– Кто, о ком ты? – Он подошел к жене вплотную, обнял ее и точно так же, как еще недавно Киру, стал подталкивать туда, куда хотел ее направить, только не к кладовке, а к выходу из кухни.

– Да убери ты от меня руки! Она мертвая, теперь понял? То, о чем ты так долго мечтал, чего хотел, свершилось… – она закрыла лицо руками. – Только вот я еще никак не пойму для себя, как мне на это реагировать…

– Люба!

Еще мгновение, и он заорет на нее: дура, мол, ты чего говоришь-то, мы не одни!!!

– Ты бы знал, как все это ужасно… Как тяжело… Я и не знала, что так будет. И это ты, ты во всем виноват… Это ты хотел, чтобы она умерла. А я, я заняла твою сторону, я хотела помочь тебе, я поехала за ней, я просто хотела с ней поговорить, понимаешь? Просто поговорить!!! Я не знаю, как это получилось. Но теперь ее нет. Она мертвая. У нее лицо под водой улыбается… Она была ангелом, Вадик…

– Пойдем, тебе надо выпить, – он выпихнул жену из кухни.

Кира стояла, прижавшись к стене кладовой, не чувствуя своего тела. Напротив нее поблескивали в густом полумраке стеклянные банки.

Инстинкт самосохранения заставил ее приоткрыть дверь кладовки, выбраться наружу. Даже если бы они были еще в прихожей, она все равно бы пронеслась мимо, открыла бы дверь и убежала. То, что она услышала, уж никак не было предназначено для ее ушей. Она услышала тайну, это определенно, а потому ей надо убежать. Причем как можно быстрее и дальше. На край света. Она почувствовала это инстинктивно, как животное, угадав смертельную опасность.

В прихожей, к счастью, никого не было. Приглушенные голоса доносились теперь из-за закрытой двери, ведущей в гостиную. Кира на цыпочках добралась до двери, обула сапоги, дрожащими руками отперла дверь и выскользнула из квартиры. Щеки ее горели, а волосы на голове шевелились, как змеи.

– Господи, спаси и сохрани, – прошептала Кира и, не дожидаясь лифта, бросилась по лестнице вниз. – Спаси и сохрани… Вот я дура-то!!! Чувствовала же, что не надо было сюда приходить… Виноград, как же!!! Она кого-то убила!

Лиза прошла в комнату для свиданий – мрачную, с темно-синими, навевающими уныние стенами – и села за выщербленный деревянный стол, столешница которого помнила прикосновения рук великого множества всех тех, кто приходил сюда, чтобы повидаться с запертыми от человеческого общества изгоями, преступниками, и тех, к кому приходили, поддерживая хрупкие семейные, дружеские или любовные связи.

В комнате было холодно, а через решетчатое окно можно было увидеть невеселый тюремный пейзаж: голые ветки деревьев, царапающие каменную стену, украшенную сверху спиралями колючей проволоки, и вышку с охранниками.

Лиза, хоть и была в теплой меховой куртке и высоких кожаных ботинках, все равно поежилась от холода.

Послышались шаги, затем какой-то металлический лязг, после чего тяжелая дверь отворилась, и охранник ввел в комнату высокого, худого, с пышной серебряной гривой и узким лицом человека. Темные глаза навыкате, орлиный нос, полные губы, впалые щеки. Альберт Гинер. Вон он, возлюбленный Валентины Соляных. Ее гражданский муж. Человек, который так и не дождался официального брака, не удостоился такой чести. Охранник вышел. Гинер в растерянности стоял возле двери, словно не понимая, зачем его сюда вообще привели. И это при том, что он прекрасно знал, что к нему приехал адвокат. Любой другой на его месте не стал бы даром тратить время и принялся тотчас доказывать ему свою невиновность.

– Я не просил адвоката, – услышала Лиза низкий, красивый голос. «Да ему бы в опере петь!» – почему-то подумала она.

– Знаю. Меня нанял Валенштайм. Он специально нашел меня, чтобы я помогла вам. Вы должны знать, что никто из вашего окружения не верит в вашу виновность.

– А… Густав, понятно, – проговорил Гинер устало, прошел и сел на стул напротив Лизы. Скрестил пальцы рук, расправил плечи и устроился так, словно приготовился к долгому разговору.

– Вы не думайте, я не собираюсь вам ничего доказывать… – начал он, горько усмехнувшись каким-то своим мыслям. – Со мной все кончено. Просто я не могу отказать себе в удовольствии поговорить о ней, о Вале… Пусть с вами, мне все равно.

И вмиг его глаза, крупные, словно драгоценные темные камни, наполнились слезами. Эти слезы были его реакцией только лишь на ее имя. Можно было себе представить, насколько изранена его душа, как болит его сердце.

Нет, конечно, это не он ее убил. И здесь не надо быть опытным следователем, адвокатом ли, прокурором или психологом. В его глазах читалась невероятная, какая-то вселенская боль. Возможно, он подписал признательный документ исключительно из желания поменять обстановку, чтобы ничто не напоминало ему об ушедшей любимой женщине. Тюрьма – вот куда он решил спрятаться от своих воспоминаний.

Лиза и сама не поняла, откуда ей все это стало известно. Словно невидимое информационное поле, обволакивающее Гинера, наслоилось на ее поле, и его мысли и чувства проникли ей в душу, сердце и мозг.

– Мне кажется, я поняла, как вы здесь оказались. Случай редкий, тяжелый, но не безнадежный. Послушайте, вы еще молоды. Не надо хоронить себя в этих стенах, – Лиза брезгливо поморщилась, оглядываясь по сторонам и призывая Гинера оценить всю убогость обстановки. – Конечно, я приехала сюда, поскольку работаю на Валенштайма, и это он хочет помочь вам, в сущности, мужу Валентины, поскольку не верит в вашу виновность и считает своим долгом, как друг, найти настоящего убийцу Соляных. Я допускаю, что вы откажетесь помогать мне в этом деле, и тогда мне придется допустить мысль, что вам все равно, кто убил Валентину. И если это так, то я скажу об этом Валенштайму, и мы будем действовать и искать убийцу без вашей помощи, без вашего участия. Но тогда мы позволим себе усомниться в ваших чувствах к…

Она старалась говорить осторожно, аккуратно, чтобы, во-первых, не причинить боль Гинеру, во-вторых, дать ему понять, что она верит в его невиновность, и в-третьих, чтобы не навредить делу и вызвать в нем доверие, а заодно реанимировать его желание найти настоящего убийцу Соляных.