— Да до него не меньше мили, — кисло заметил Лестрейд.

— Не собираюсь сразу заходить туда, — бросил Холмс. — Скажите, в деревне есть постоялый двор?

— Да, «Кэмбервел-армс».

— Тогда идемте прямо туда. Предпочитаю начинать на нейтральной территории.

— Но Холмс! — воскликнул Лестрейд. — Не понимаю, я…

— Это очевидно, — отрезал Холмс и не произнес больше ни слова до тех пор, пока мы не оказались в небольшом и чистом холле старинного постоялого двора. Там Холмс нацарапал что-то в блокноте, вырвал из него листок и разделил надвое.

— А теперь, мистер Эппли, окажите нам любезность и отправьте своего слугу с этой запиской в «Отдых праведника», а вторую передайте мистеру Эйнсворту.

— С удовольствием, мистер Холмс.

— Вот и отлично. Теперь у нас есть время выкурить трубку до прибытия сюда мисс Долорес и ее жениха.

Какое-то время мы сидели молча, погруженные в свои мысли. Что касается меня, то я ни на секунду не усомнился в правильности действий своего друга, хотя и не понимал пока их цели.

— Что ж, мистер Холмс, — заговорил наконец Лестрейд, — вы тут напустили столько туману, что даже ваш друг доктор Уотсон пребывает в недоумении. Может, все же поделитесь своими соображениями?

— Никакой версии пока нет. Я просто выясняю кое-какие факты.

— И упустите преступника за этим выяснением.

— Там видно будет. Кстати, викарий, а в каких отношениях состоит мисс Долорес с вашим племянником?

— Странно, что вы вдруг заговорили об этом, — удивился мистер Эппли. — Их отношения уже давно стали для меня источником беспокойства. Впрочем, ради справедливости должен добавить, причиной тому была исключительно молодая леди. По некой непонятной мне причине она вдруг страшно невзлюбила его. И хуже всего то, что не стеснялась показывать это на людях.

— Ага! Ну а мистер Эйнсворт?

— Эйнсворт слишком добр и благороден, чтоб последовать примеру своей невесты. Принимает все ее выпады почти как личное оскорбление.

— Вон оно как. Что ж, похвально. А вот, если не ошибаюсь, и они.

Дверь скрипнула, и в комнату вошла высокая грациозная девушка. Она переводила темные сверкающие глаза с одного из нас на другого, и в этом долгом испытующем взгляде читались враждебность и даже отчаяние. За ней следовал стройный светловолосый молодой человек с ясными и умными синими глазами. Он обменялся словами приветствия с преподобным Эппли.

— Кто из вас мистер Шерлок Холмс? — осведомилась юная леди. — Ах да! Полагаю, вы раскопали какие-то новые доказательства, верно?

— Я приехал выслушать их, мисс Дейл. Я много узнал об этом деле. Кроме разве что одного. Что действительно произошло в ту ночь, когда ваш дядя… умер.

— Вы как-то особо подчеркнули слово «умер», мистер Холмс.

— Но, моя дорогая, разве он мог произнести его иначе? — Молодой Эйнсворт изобразил подобие улыбки. — Ведь головка ваша забита самыми несуразными предрассудками, вы отчего-то вообразили, что гроза, разразившаяся в ночь на вторник, могла огорчить дядю. Но ведь она закончилась до того, как он умер.

— Откуда вы знаете?

— Доктор Гриффин сказал, что умер он не раньше трех часов ночи. А до этого с ним все было в порядке.

— Похоже, вы слишком уверены в этом.

Молодой человек растерянно взглянул на Холмса.

— Конечно, уверен. И мистер Лестрейд уже знает: в ту ночь я заходил в комнату три раза. По просьбе сквайра.

— Было бы неплохо изложить все факты с самого начала. Не начнете ли вы, мисс Дейл?

— Хорошо, мистер Холмс. В ночь на вторник дядя пригласил моего жениха и доктора Гриффина отобедать с ним в «Отдыхе праведника». Весь вечер он нервничал. Я приписала это воздействию надвигающейся грозы: рокотал гром, а дядя всегда боялся грозы. Но теперь я склонна приписывать это состоянию его духа. Весь вечер дядя нервничал все больше и больше, не помогало даже чувство юмора, присущее доктору Гриффину. И тут вдруг в дерево, стоящее неподалеку в роще, ударила молния. «Мне еще домой предстоит добираться, — сказал мистер Гриффин. — Надеюсь, ничего страшного со мной в грозу не случится». Знаете, он порой бывает просто невыносим, этот доктор!

«Что ж, рад тому, что мне никуда не надо ехать, — рассмеялся Джефри. — Дом оснащен прекрасными громоотводами». И тут мой дядя вскочил с кресла.

«Мальчишка, дурак! — закричал он. — Что ты такое мелешь? Ведь прекрасно знаешь, что здесь нет ни одного громоотвода!» Дядя стоял, дрожа как осиновый лист, и взгляд у него был безумный.

— Просто не верится, что я мог такое сказать, — наивно заметил Эйнсворт. — Ну, и тут он пустился рассказывать о своих ночных кошмарах…

— Ночных кошмарах? — переспросил Холмс.

— Да. Трелони жаловался, что ночами его донимают кошмары, а душа человека не должна чувствовать себя одиноко в ночи.

— Но затем он немного успокоился, — продолжила свой рассказ мисс Дейл, — когда Джефри предложил остаться и обещал, что будет заглядывать к нему ночью. И он действительно заходил к дяде несколько раз. Когда это было, Джефри?

— Первый раз я заглянул в десять тридцать. Потом в полночь и, наконец, в час ночи.

— Вы говорили с ним? — спросил Шерлок Холмс.

— Нет. Он спал.

— Тогда с чего вы взяли, что Трелони был еще жив?

— Как многие пожилые люди, сквайр засыпал только при свете ночника. И у него в чаше на камине горело некое подобие свечи с фитилем. Голубоватым таким мерцанием. Видно было не очень хорошо, зато я отчетливо слышал его дыхание, несмотря на завывание ветра.

— Было уже начало шестого утра, — вмешалась мисс Дейл, — когда… Нет, я не в силах продолжать! Не могу!

— Успокойтесь, дорогая. — Эйнсворт не сводил с девушки напряженного взгляда. — Мистер Холмс, все это было большим потрясением для моей невесты.

— Может, я продолжу? — предложил викарий. — Уже светало, когда меня разбудил громкий стук в дверь. Из «Отдыха праведника» прислали парнишку конюшего со страшными новостями. Он рассказал, что рано утром служанка, как обычно, понесла сквайру чай. Раздвинула шторы в спальне и закричала от ужаса, увидев хозяина мертвым в постели. Я наскоро оделся и побежал к Трелони. Вошел в спальню, за мной последовали Долорес и Джефри. Доктор Гриффин, его вызвали раньше, уже заканчивал осмотр.

«Сквайр мертв уже часа два, — сказал врач. — Вот только, убей Бог, не понимаю, отчего он умер».

Я подошел к постели с другого края и уже приготовился помолиться за усопшего, как вдруг заметил блеснувшие в луче утреннего солнца золотые часы Трелони. Заводились они головкой, без ключика. И лежали на маленьком мраморном столике среди всяких пузырьков с лекарствами, баночек с мазями, которые пахли на всю комнату. Надо сказать, в спальне было очень душно. Принято считать, что в критические моменты человек думает о всяких пустяках. Вот и я тоже повел себя в тот момент несколько странно. Мне показалось, что часы не тикают, и я поднес их к самому уху. Но они шли. Я два раза крутанул головку завода, и тут ее заело, пружина дальше не пускала. Но я бы и не стал заводить их дальше, потому что раздался резкий звук, нечто похожее на «крэк», и Долорес нервно вскрикнула. Точно помню ее слова: «Викарий! Оставьте, пожалуйста! Трещит, как погремушка смерти!»