– Не выяснится.

«Человек по имени Уильям Маркс, похоже, собирается разрушить мою жизнь». Вот что записала Джеральдин Бретерик в своем дневнике. Вернее, напечатала. Дневник нашли на жестком диске ноутбука, который стоял на антикварном столике в углу гостиной. У Марка имелся свой компьютер, в кабинете наверху. Прежде чем уволиться со службы, чтобы ухаживать за Люси, Джеральдин работала в компании, занимающейся разработкой различных программ, так что в компьютерах она явно разбиралась, но даже если и так… кто ведет дневник в компьютере?

Комботекра пристально смотрел на него, явно ожидая продолжения, так что Саймону пришлось добавить:

– Уильям Маркс их убил. Кто бы он ни был.

Комботекра покачал головой:

– Колин и Крис проверили и ничего не нашли.

Саймон отвернулся, чтобы скрыть раздражение. Первый раз, когда Комботекра назвал Селлерса и Гиббса «Колин и Крис», Саймон не сразу понял, о ком он говорит.

– Пока мы не нашли Уильяма Маркса, который был знаком с Джеральдин Бретерик.

– Он не был с ней знаком, – нетерпеливо прервал Саймон. – И она его не знала. Иначе бы она не написала «человек по имени Уильям Маркс», она бы написала просто «Уильям Маркс» или «Уильям».

– Откуда такая уверенность?

– Вспомни остальных, кого она упоминает. Люси, Марк, Корди. Не «женщина по имени Корделия О’Хара».

Вчера Саймон провел два часа за разговором с миссис О’Хара, настоявшей, чтобы он называл ее Корди. Она была твердо уверена, что Джеральдин Бретерик никого не убивала. Саймон посоветовал ей поговорить с Комботекрой. Он сомневался, что сумеет объяснить сержанту, насколько Корди уверена в неспособности Джеральдин совершить убийство или самоубийство.

Но либо миссис О’Хара не удосужилась найти Комботекру и поделиться с ним своим видением ситуации, либо ей не удалось поколебать его уверенность в том, что Джеральдин в ответе за обе смерти. Саймон давно заметил, что вежливость и мягкие манеры Комботекры прячут упорство, которое было бы совсем не таким эффективным, играй он в открытую.

– Мишель Гринвуд знала Джеральдин не так хорошо. – Комботекра говорил извиняющимся тоном. – Она время от времени сидела с ребенком, с Люси, и все. Да, дочь и мужа Джеральдин называет в дневнике по именам, но как насчет «моя убийственно жизнерадостная мамочка»?

– Есть существенная разница между ироничной характеристикой члена семьи и «человеком по имени Уильям Маркс», и не говори мне, что ты ее не видишь. Ты бы назвал Снеговика «человеком по имени Джайлс Пруст»? В дневнике, не предназначенном для чужих глаз?

Впрочем, Саймон никогда не слышал, чтобы Комботекра называл инспектора Пруста «Снеговиком». В то время как Саймон, Селлерс и Гиббс порой забывали, что у их шефа есть какое-то иное имя.

Комботекра ободряюще кивнул:

– Хорошо. Верно замечено. Ну и к чему это нас приводит? Предположим, что Джеральдин не знала Уильяма Маркса, но знала о нем.

– Думаю, так.

– Ну и каким образом человек, которого она даже не знала, с которым никогда не встречалась, мог разрушить ее жизнь?

Саймона бесила сама постановка вопроса.

– Я еврей, гей и коммунист в инвалидном кресле и живу в Германии в тридцатые годы, – устало ответил он. – Я лично не знаком с Адольфом Гитлером и никогда с ним не встречался…

– Ладно, – согласился Комботекра. – То есть она узнала нечто такое об этом Уильяме Марксе, из-за чего решила, что он может разрушить ее жизнь. Но мы не можем его найти, – мы не можем найти ни одного Уильяма Маркса, хоть как-то связанного с Джеральдин Бретерик.

– Это не значит, что он не существует, – проворчал Саймон.

На крыльце их ждал Марк Бретерик. Пока они вылезали из автомобиля, Марк распахнул входную дверь. То же самое было вчера. Ждал ли он в холле, вглядываясь сквозь грязное освинцованное окно? – спрашивал себя Саймон. Или бродил по своему огромному дому, разыскивая жену и дочь? Марк был в голубой рубашке и вельветовых брюках, которые не менял с тех пор, как нашел тела Джеральдин и Люси. Под мышками темнели пятна в белом ореоле засохшего пота. Бретерик сделал было шаг навстречу, но тут же отступил, словно оценил расстояние и понял, что преодолеть его не хватит сил.

– Она написала предсмертную записку. – Спокойный голос Комботекры следовал за Саймоном до самого дома. – И муж, и мать опознали ее почерк, и все наши проверки это подтвердили.

Это тоже в привычках Комботекры – огорошить самым сильным аргументом, придержав его до момента, когда крыть тебе наверняка нечем.

Саймон уже протягивал руку Бретерику, который, казалось, со вчерашнего дня похудел еще больше. Костлявые пальцы вцепились в ладонь Саймона железной хваткой, точно проверяя кости на прочность.

– Детектив Уотерхаус. Сержант. Спасибо, что приехали.

– Нет проблем, – сказал Саймон. – Как вы?

– Никак. – Бретерик отступил, пропуская их внутрь. – Не всегда понимаю, что делаю. Если вообще что-нибудь делаю.

Это был не тот сдавленный голос, к которому Саймон почти привык. Бретерик говорил свободней, он больше не выталкивал из себя каждое слово.

– Вы уверены, что вам стоит здесь оставаться? Одному? – спросил Комботекра. Он никогда не сдавался.

Бретерик не ответил. Он был тверд в своем желании вернуться домой, как только полиция закончит изучать место преступления, и отказывался от многочисленных попыток приставить к нему офицера-наблюдателя.

– Скоро приедут мои родители и мать Джеральдин. Проходите в гостиную. Хотите чего-нибудь выпить? Я, кажется, нашел кухню. Такое случается, если проводить дома больше времени, чем полчаса утром и час вечером. К сожалению, пока мои жена и дочь были живы, я здесь практически не бывал.

Саймон решил, что право ответа он предоставит Комботекре, и сержант уже начал произносить приличествующие случаю слова: «Это не ваша вина, Марк. Никто не может отвечать за самоубийство…»

– Я отвечаю за то, что поверил в ваши истории, вместо того чтобы подумать самому.

Марк Бретерик горько рассмеялся. Он остался стоять, а Саймон и Комботекра уселись по разным концам длинного дивана, который был бы очень к месту при дворе французского короля.

– Самоубийство. Именно так. Вы уже все решили.

– Расследование не завершится, пока мы не выясним все обстоятельства, – заявил Комботекра. – Но да, в данный момент мы рассматриваем смерть вашей жены как самоубийство.

На одной из стен гостиной висело двадцать с лишним рисунков в рамах. Произведения Люси Бретерик. Саймон смотрел на улыбающиеся рожи, солнца, дома. Часто встречались держащиеся за руки фигуры, иногда по три за раз. Над некоторыми в воздухе плыли слова. «Мама, папа, я». Если эти картинки хоть что-нибудь значат, Люси была нормальным, счастливым ребенком из нормальной, счастливой семьи. Как там сказала Корди О’Xара? Джеральдин была не просто довольна жизнью, она лучилась счастьем. И она вовсе не была наивной дурочкой. Она реалистически и приземленно относилась к жизни – ее трудно было увидеть раздраженной. И Марк – она могла по-разному о нем отзываться, но ей нравилась такая жизнь, даже глупые повседневные мелочи делали ее счастливой: новые туфли, новая пена для ванной, что угодно. В этом отношении она была как ребенок. Джеральдин была из тех немногих людей, кто наслаждается каждой минутой каждого дня.