Святые небеса, с чудовищем из какой страшной сказки я сейчас столкнулась? Какой черт дернул меня за язык, как будто своих проблем было мало?

Скажите, какая смелая! Да в гробу я буду хвастаться своей смелостью!

О, эти слухи, которые ходят о Касторе Трое… Те, кто судачит о нем, и половины не знают…

Посидев какое-то время на полу, и в ступоре поглазев на противоположную стенку, я решила, что мой любимый архив, куда так редко заглядывает кто-либо, сейчас самое подходящее для меня место.

Оказавшись в коридоре, постаралась принять нормальный и даже независимый вид, и у меня, в принципе, даже получилось, если бы меня не окликнул до боли знакомый голос.

Голос, который преследовал меня во снах, а иногда грезился наяву…

— Моника! Моника, подожди!

Я обернулась.

Итан.

Да, это был он — офицер Итан Энглер. Тот, кто до вчерашнего дня занимал все мои мысли, и они сами собой рифмовались в строчки стихов.

Бабушка с самого детства привила мне любовь к стихам. Как часто я, забравшись в наше старенькое кресло под теплый плед, зачитывалась томиками Байрона и Джона Китса, Гейне и Бёрнса, Вордсворта и Шелли. Мне казалось, что в моей голове звучит музыка и вершится какое-то необыкновенное волшебство строчек.

Я никогда не думала, что стану причастной к этому волшебству. Что буду сочинять стихи сама. И все благодаря одному-единственному человеку…

Самый лучший, самый красивый… С благородными чертами лица и внимательными серыми глазами, с чуть грустноватой улыбкой. Он был чутким и великодушным. Он действительно был самым лучшим — сейчас, на контрасте с тем, что произошло со мной вчера и сегодня, я осознала это особенно четко.

Письмо все еще лежало у меня в сумке, но едва ли я бы решилась отдать ему свое признание сейчас.

— А я как раз к тебе в архив! Кое-какие документы запросить хотел…

— Хорошо, тогда пойдем вместе, — смутившись, я пошла красными пятнами. Впрочем, это была обычная реакция моего организма на Итана Энглера. — Я ведь теперь не только там… Комиссар велел стенографировать — по старинке…

— Стенографировать? — удивленно вскинул брови он. — То есть всякими крючками и загогулинками шифровать устную речь? В век видеосъемки и аудиозаписи? Дрезднера бы удар хватил, узнай он о таком!

Его возмущение было таким неподдельным, что мне стало приятно. Значит, ему небезразлично, что со мной происходит?

— Но комиссар Шенк приказал… Я не могу с ним спорить.

— Комиссар Шенк много чего приказал, — Итан поморщился в ответ, и я поняла, что это он про свое смещение с должности помощника комиссара.

Он, наверное, так расстроен… Как же мне хотелось поддержать его! Но я неловко себя чувствовала и никак не могла подобрать слова.

Святые небеса, он, наверное, и не догадывается, какое для меня счастье вот так вот идти рядом с ним… Мы вместе ступили на узкую подвальную лестницу, ведущую в мой архив. От близости Итана кружилась голова — я оступилась, но он подхватил меня.

— С тобой все в порядке, Моника? Ты выглядишь бледной.

Он был таким заботливым, таким внимательным…

— Нет, не в порядке, Итан.

И разревелась. Энглер осторожно меня обнял и участливо принялся расспрашивать, почему плачу, и я не выдержала. Без утайки рассказала обо всем, что произошло в комнате для допросов и о диком, оскорбительном поведении офицера Троя.

Он слушал, нахмурившись, а когда я закончила, то и вовсе стал темнее тучи.

— Это недопустимо, — Итан сжал кулаки. — Это абсолютно недопустимо для офицера полиции!

На волне откровенности я хотела рассказывать про бабушку, чудо-аппарат, и ту катастрофу, что произошла в нашей жизни, но почему-то замолчала. Энглер прижимал меня к себе — только это сейчас было важно.

На миг показалось, не было ни Коула Тернера, ни нравственников, ни рейда в бордель, ни Александра Брента, который теперь являлся собственником нашего с бабулей жилья, ни Кастора Троя, ни визитки публичного дома, что валялась под моей кроватью.

Все это было лишь страшным сном по сравнению с реальностью, в которой мой любимый, благородный, честный Итан обнимал меня, желая утешить. Утешить… или что-то большее, о боже?

По сравнению с тем, что он вдруг нежно коснулся губами моей щеки. Неужели это значит, моя любовь к нему… ответна? Я была бы сейчас такой счастливой…

Если бы мне не нужно было выкрасть дело сына Брента из личного сейфа Итана. Бабушка не перенесет, если мы окажемся на улице, она просто этого не перенесет!

А значит — у меня нет другого выбора.

— Я обещаю, что разберусь с этим, Моника, — проговорил Энглер, и в его глазах стояла такая решимость, что, ощущая муки совести, я невольно залюбовалась им. — Кастор Трой не посмеет и пальцем к тебе прикоснуться! Знаешь, такие, как он, не должны работать в полиции. У него дурная слава — вот, что я тебе скажу, Моника. Помнишь громкое дело, когда молодая девушка-офицер застрелилась у себя в кабинете? Третье управление. Она только-только устроилась в полицию… Два года назад это было. Так вот, поговаривают, что это она из-за него. Он имел с ней связь, попользовался, как игрушкой, а потом вышвырнул. А девочка до смерти влюбилась — и не перенесла расставания…

— Нет, — я нахмурилась — история звучала попросту пугающе. — Я про такое не слышала — я еще в училище училась и как-то не интересовалась новостями.

— И зря, — Итан сокрушенно покачал головой. — Мало того, сотрудника с очень скользким прошлым и сомнительными характеристиками назначили на мою должность, так еще многие мои дела забрали…

— Дела? — переспросила, поначалу не уловив смысл сказанного им, слишком хорошо, тепло и уютно мне было в его объятиях.

— Которые я веду, вернее, вел…

— И дело Рики Брента? — я затаила дыхание.

— Рики Брента… Это тот парень, который бегал голым по Академии Вампиров? Да, его тоже. А почему ты спрашиваешь, Моника? Это твой знакомый?

— Просто моя бабушка знает его отца, но очень отдаленно, — поспешно и не совсем ловко пояснила я. Конечно, это было плохо — когда дело пропадет, Итан наверняка вспомнит об этом разговоре, но терять мне уже особо нечего. — И кому же его передали?

На самом деле ответ я уже знала, и он заранее леденил душу.

— Догадаться нетрудно! Все ему же! — зло проговорил Итан. — Кастору Трою, разумеется, кому же еще?

Пробраться в кабинет самого Кастора Троя и выкрасть из его сейфа заветную папку?!

Святые небеса…

Хуже некуда

-Убийством на Аддерли-авеню будет заниматься Кастор Трой. Илие Метреску, десмонд, скончался от травматического шока и потери крови. У него была вырезана печень, судя по всему, это сделали без анестезии. Ему вкололи только паралитик, чтобы обездвижить, но он находился в сознании… По крайней мере, большую часть… хм… операции. Более подробно в отчете коронера. Все сделано очень аккуратно и профессионально — убийца, скорее всего, имеет хирургическое образование. От этого и пляши. Медицинские вузы, больницы, крематории. Все ясно, Кастор?