С тех пор я не пытаю удачу за игорным столом. И меня не пробирает до костей карточный азарт. Мне наплевать на апокалипсис. Наверное, в самый ответственный момент перед выигрышем меня всегда будет обуревать стыдливое чувство забытого советского прошлого. Именно поэтому я никогда не играю в рулетку. И не тянет. Зачем тратить деньги попусту?

Санкт-Петербург, Россия, 22 июня 2007 года

Пегая старушка, высохшая за долгую жизнь до состояния сморщенного яблока, воровато озираясь, вышла из ветхого домика и быстро-быстро засеменила по заросшей тропинке, держа в руках грязный клеенчатый пакет. Ноша явно была не по силам ей, пакет вырывался из слабых рук, бился по ногам, болтался в разные стороны и тянул старушку к земле. С трудом переведя дыхание, она остановилась, закрыла за собой калитку и замерла, словно раздумывая, куда бы повернуть свои стопы.

На дороге никого не было, лишь неопрятная собака явно «дворянского» происхождения, валявшаяся в канаве неподалеку, брезгливо потянула мокрым носом, принюхиваясь к дурному запаху, доносившемуся из пакета, но не вынесла, тоскливо заскулила и, вскочив, резво затрусила вдоль дороги. Старушка презрительно сплюнула ей вслед и злобно прошипела что-то неразборчивое из серии «раньше у нас был порядок, а теперь что?». Вопрос вопросов застыл в воздухе. И не было на него никакого ответа. Последний свидетель исчез.

Когда собачий силуэт растаял в боковой улочке, старуха высоко подпрыгнула, по-бойцовски взмахнула рукой и забросила пакет с мусором на соседний садовый участок. В этот миг она казалась со стороны и самой себе юной и бесстрашной разведчицей, швыряющей гранату в железнодорожный состав, битком набитый вражеским элементом.

Старушке не давал покоя ухоженный сад с юными и тонкими яблоньками, появившийся по соседству совсем недавно. Новый, только что отстроенный дом был надежно укрыт от посторонних взглядов крепким забором с узкими просветами. Сквозь них можно было разглядеть много любопытного: ровно подстриженный газон сиял изумрудной зеленью, повсюду цвели цветы, лениво и важно вздувался гамак, словно бы приглашая прилечь на него любого желающего. За забором пышным цветом расцветала другая жизнь. И не то чтобы бабку снедала зависть… Нет, она не завидовала, ей было хорошо в своем ветхом домике, но с недавних пор местная администрация обязала всех жителей поселка платить за вывоз мусора. А где денег на все набраться? Тут на жизнь не хватает, а им еще за мусор плати! Хорошо, сосед богатый завелся, у него денег много, вон каким забором укрылся от народа.

Бабка притопнула ногой, обутой в стоптанный башмак, ей хотелось сплясать комарийского, настолько она была довольна собой, но еще не знала, что за ней наблюдает чей-то пытливый взгляд, пусть и затянутый застарелой хмельной пленкой.

– Трофимовна, ты чегой-то тут делаешь?

Вопрос донесся словно из небытия (а точнее – из-за спины), застав старуху врасплох, в один миг превращая ее из юной партизанки в старую развалину. Она нервно засуетилась, замельтешила, приобретая привычный обветшалый вид, словно на нее нечаянно плеснули соляной кислотой. И даже зашипела от ярости.

– Ааашшш, тебе какое дело?

И было от чего суетиться и шипеть, ведь ее застукали на месте преступления. В поселке разговоры пойдут, то да се, участковый уполномоченный по прозвищу «Гришка-рыжий» заставит объяснительную писать, зачем, дескать, свой старушечий мусор швыряешь на соседние участки? Не любит он копаться в склочных «кастрюлькиных» делах, ой, как не любит, да и живет участковый далеко, ведь на целых пять деревень поставлен властью, чтобы следить, как люди закон соблюдают.

– А скажи мне, Трофимовна, откуда мусору у тебя столько взялось, неуж разбогатела?

Следующий вопрос довел воинственную бабку до белого каления. Она набросилась на свидетеля преступления – невысокого сухощавого мужичка с кулаками, но он ловко увернулся от костлявых тумаков, хотя и выглядел изрядно пьяненьким.

– Ты иди, давай, иди, своей дорогой!

Совсем разъярилась бабка, все наскакивала на мужичка, норовя ущипнуть его за плечо, но он подпрыгивал на одной ноге, а второй ловко вытанцовывал сложные пируэты, пытаясь удержать равновесие. Ему не терпелось промочить пересохшее горло.

– А и пойду, чего мне с тобой стоять да лясы точить, только ты мне подкинь маленько на бедность из закромов-то своих, а то я малость занедужил. – Мужичок хитро ухмыльнулся и кивнул на узорчатый забор, дескать, все видел, знаю, и уже взял на заметочку.

Старуха громко охнула, опустила руки по швам и застыла, как солдат на посту.

– Да, Трофимовна, за удовольствие платить надо, ведь как бы до народа не дошло, что ты тут хулиганишь. – Он потер пальцы друг о друга, будто бы счищая пыль с подушечек.

– Иди ты, черт пьяный, вишь, занедужил он, проклятый, – буркнула бабка, продолжая стоять в позе часового.

– Не скупись, Трофимовна, а то я сейчас на весь поселок заору, люди сбегутся, узнают, чем ты тут занимаешься, и донесут участковому, – не унимался мужичок, явно издеваясь над убогой старостью.

Бабка жалобно всхлипнула, соглашаясь. Донесут. Они такие. С них станется. Сразу позвонят Гришке-рыжему. И тогда поминай, как звали, праздничное довольствие от муниципального совета ко Дню победы. А в нем пакет крупы, две пачки чаю да банка растворимого кофе. В последний раз на «Нескафе» не поскупились. А оно на дороге не валяется. Последний довод оказался самым решающим.

– Держи, гад ползучий, – она сунула в заскорузлые руки пьяницы мятый полтинник.

– Ты, Трофимовна, совсем оборзела! – взвился «ползучий гад». – Еще обзываешься. Я и сам тебя обозвать могу. Скряга старая.

– А я не старая! – подбоченилась Трофимовна. – С чего это я старая?

– Молодая, что ли? – не вполне галантно возразил вымогатель. – Совсем из ума выжила, лучше гони еще сто рублей. Глядишь, мне на «Путинку» хватит. Опохмелиться надо бы. Со вчерашнего голова горит.

И он с укором посверлил тусклым взглядом неугомонную старушку, а она в ответ сверкнула ему почти девичьим взором.

Все всколыхнулось в ее путаной душе. Любитель «Путинки» напомнил ей былые времена, давно прошедшие, когда еще зимы были настоящими, а солнце светило ярче, чем нынче. Совместная жизнь у них не удалась. Оба давно жили бобылями. Когда-то он любил Трофимовну за ее напористость и непримиримость, а сейчас ему хотелось постоять вместе с бывшей возлюбленной рядом еще некоторое время, ведь своим присутствием она дарила ему ощущение былой полноты жизни. Но в нем свербело жестокое похмелье, ноги дрожали от нестерпимой ломоты, а внутренний жар стал еще нестерпимее.

– Чтоб она у тебя с концами сгорела, – угрюмо пожелала Трофимовна, нехотя гася свет в глазах, также нехотя присоединила еще одну купюру, затем смачно выругалась и ящерицей юркнула за калитку, бормоча по пути что-то бессвязное, беспрерывно сплевывая, видимо, давая себе зарок, что больше никогда и ни под каким предлогом не забросит мусор за соседскую ограду.