Таких слов никогда еще не произносили в королевском дворце, и даже прислуга посчитала их недозволенными. Подобные инциденты только подливали масла в огонь, и фаворитка еще острее чувствовала непрочность своего положения. Титул ей нужен, она умоляла об этом короля. Счастливый Людовик XV не мог отказать ей ни в чем. Он купил для нее титул маркизы Помпадур, земли в Оверне с двенадцатью тысячами ливров дохода, назначил фрейлиной королевы и, наконец, во время поста признал «официальной фавориткой».

Новоявленная маркиза была в восторге. Осуществились самые смелые ее мечтания, за что ей, несомненно, надо благодарить Бога, если она еще хоть немного в него верила. Однако роль фаворитки короля казалась слишком незначительной — она желала участвовать в управлении государством.. Эти поползновения проявились не сразу, и многие уже решили, что м-м де Помпадур удовлетворится легким, беззаботным существованием фаворитки. Но то было глубокое заблуждение. Напротив, активность ее станет исключительно высокой.

«Если бы она не вошла тогда в жизнь Людовика XV, — убежден Пьер де Нольха, — события развивались бы совсем в другом направлении: другая политика в вопросах финансовых, религиозных, а быть может, и в дипломатических отношениях. С этого времени женщина — умная и к тому же умеющая пользоваться своим умом — подчинила себе монарха, властителя королевства, относившегося к власти ревностнее, чем сам Людовик XIV» <Дальше мы увидим, что Пьер де Нольха, ослепленный любовью к м-м де Помпадур, бывает необъективен.>.

А вот мнение Анри Мартэна: «Это была первая подающая надежды премьер-министр женщина, появившаяся в Версале. Помпадур суждено оказалось править почти столько же, сколько Флери».

* * *

Пока горожанка не из знатных весной 1745 года готовилась взять в свои руки управление Францией, король готовился к отъезду во Фламандию, где его ожидал Морис Саксонский.

Собраны были новые армии, и вот каким способом: по всему королевству разъехались в помощь вербовщикам несколько сот красивых девушек. В Париже они собирались в притонах на набережной Феррай. Они заманивали проходящих мимо юношей, поили, обещая всякие вольности, а иногда и отдавались тут же, на скамье, во имя благого дела. Тут-то и появлялись вербовщики солдат для королевской армии, — им ничего не стоило одурачить захваченного врасплох опьяневшего бедолагу.

— Хочешь попасть в страну, где полно таких красивых девушек, как эти? Есть что выпить, много золота, жемчуга и бриллиантов… — Тот соглашался. — Ладно! Могу тебя отправить туда — это во Фламандрию.

В конце концов вербовщик между двумя стаканчиками вина заставлял несчастного должным образом подписать обязательство, и юноша с кокардой на шляпе, пошатываясь, уходил — новый солдат его величества.

В конце апреля все эти завербованные, по доброй ли воле, или насильно, оказались перед Турнэ, куда в сопровождении дофина вскоре прибыл король. На этот раз Людовик XV не повторил ошибки, совершенной им в прошлом году с мадам де Шатору: он оставил мадам де Помпадур в Этиоле. Она узнала о победе при Фонтеной лишь из записки, доставленной лично ей в руки.

* * *

После возвращения короля опьяненная своей властью фаворитка повела себя как последняя выскочка: она пожелала, чтобы ей оказывали особые знаки внимания.

«М-м де Помпадур, — отмечает герцог Ришелье, — потребовала, будучи любовницей, то, что м-м де Ментенон получила, являясь тайной супругой. В рукописях Сен-Симона она прочла о фаворитке Луи XIV: та, сидя в особом кресле, едва привставала, когда монсеньер входил к ней; не проявляла должной учтивости к принцам и принцессам и. принимала их лишь после просьбы об аудиенции или сама вызывала для нравоучений.

М-м де Помпадур считала своим долгом во всем ей подражать и позволяла себе всевозможные дерзости по отношению к принцам крови. Они почти все покорно ей подчинились — кроме принца де Конти, он холодно с ней обращался, и дофина, который открыто ее презирал».

Но монсеньер и его сестры называли ее не иначе как «мама шлюха», «что не говорит об их хорошем воспитании». О манерах этой мещанки злословил весь двор. «Только и говорят, что о смехотворных заявлениях этой маркизы, обладающей неограниченной властью. Она говорит послу, если тот уходит в отставку: „Продолжайте, я очень вами довольна, вы же знаете, что я давно считаю вас своим другом“. Она действует, решает, смотрит на министров короля как на своих собственных. Нет ничего опаснее деятельности месье Беррье, лейтенанта полиции: он стал давать этой даме отчет обо всем, что происходит и о чем говорят в Париже, а между тем она мстительна, подвластна страстям, неумна и бесчестна».

Позже м-м де Помпадур потребовала, чтобы ее дворецкого наградили королевским военным орденом Сен-Луи — без этого, как ей казалось, он был недостоин ей служить.

Несмотря на титул, лоск, здравый ум, м-м де Помпадур в течение всей жизни будет совершать подобные оплошности. До самой смерти в этой женщине, которую некоторые пристрастные историки хотели представить как самую изысканную маркизу, проявлялись черты обычной выскочки…

Правление женщин обычно составляет несчастье государства.

Ришелье

Однажды м-м де Помпадур пожелала быть официально представленной королеве. Она пришла поклониться ей под неусыпным оком м-м де Конти. Мари Лещинска, несмотря на то, что у нее были поводы относиться к фаворитке с предубеждением, приняла ее исключительно любезно. После аудиенции она объявила:

— Раз уж королю нужна любовница, пусть это лучше будет м-м де Помпадур, чем кто-нибудь другой.

Это помогло маркизе утвердиться при дворе. Однако по прошествии нескольких недель королева не смогла удержаться от злой шутки над соперницей. Та пришла к ней с огромным букетом цветов в обнаженных руках. «Королева тотчас же, — рассказывает м-м Сампан в „Мемуарах“, — принялась вслух расхваливать цвет лица, глаза и прекрасные рукн маркизы. Она нашла ее необыкновенно изящной и попросила спеть для нее. У м-м де Помпадур были заняты руки, и она прекрасно поняла, что ее хотели обидеть. Она попыталась отговориться, но королева настаивала. Тогда маркиза запела арию Армиды — из того места, когда обольстительница держит Рено в своих золотых оковах: „Наконец он во власти моей!“ Заметив, как исказилось лицо Ее Величества, все присутствующие дамы тоже состроили недовольные мины».

К счастью для фаворитки, королева не способна была ни на кого таить злобу. На следующий день она забыла о нанесенном оскорблении, и обе женщины зажили с тех пор в полном согласии, что было очень по нраву Людовику XV — он так боялся любых осложнений.

* * *

Утвердив свое положение при дворе — маркиз де Гонто обучал ее придворному этикету и манерам, — маркиза прилагала все старания, чтобы быть незаменимой для короля как устроительница всякого рода праздников, балов и спектаклей. Она сама играла и талантливо пела в этих дивертисментах.