Оливия Престейн была прекрасной альбиноской. Волосы — как белый шелк, кожа — как белый атлас, ногти, губы и глаза кораллового оттенка. Она была прекрасна и слепа, но не как обычные слепцы, а поразительным образом: она видела в инфракрасном свете, от семи с половиной тысяч ангстрем до миллиметровых волн. Ей были доступны тепловые колебания, магнитные поля, радиоволны, излучения радаров и сонаров, а также электромагнитные поля.

Она вела утренний прием в гостиной, восседая на парчовом троноподобном колесном кресле под охраной дуэньи, время от времени отпивала чай. Со своей свитой девушка управлялась непринужденно, перебрасываясь репликами с дюжиной мужчин и женщин. Напоминала изящную статую из коралла и мрамора, чьи слепые глаза то и дело поблескивали, когда она видела незримое.

Приемные покои девушка воспринимала как пульсирующий поток тепловых эманаций — от холодной тени до жарких потолочных светильников. Магнитными узорами манили часы, телефоны, лампы и замки. Людей она узнавала и отслеживала по характерным тепловым рисункам лиц и тел. Над головой каждого гостя маячила электромагнитная аура мозговой активности, а через тепловое излучение тела пробивались вечно изменчивые тона мышц и нервов.

Престейна не слишком интересовала свита художников, музыкантов и прочих прихлебателей, вьющаяся вокруг Оливии, но ему приятно было заметить этим утром в толпе нескольких нотаблей. Так, прием посетили Сирс-Робак, Жиллет, молодой Сидни Кодак, которому суждено однажды стать Кодаком из Кодаков, Юбиган, Бьюик из Бьюиков и Р. Х. Мэйси XVI, главу могущественного клана Сакс — Гимбель[5].

Престейн высказал дочери положенные приветствия и покинул дом. В штаб-квартиру клана на Уолл-стрит, 99, он отправился в карете, запряженной четверкой лошадей, с грумом и кучером в цветах Престейнов: красном, синем и черном. Черная буква П на кобальтово-алом поле считалась одной из наиболее древних и уважаемых эмблем социального реестра, не уступая в древности 57 клана Хайнца и двойной Р династии Роллс-Ройс.

Главу клана Престейнов джонтеры Нью-Йорка хорошо знали. Седовласый, безупречно одетый, могущественный, с изысканными старинными манерами, Престейн из Престейнов являл собой воплощение избранности. Он так высоко поднялся в социальной иерархии, что позволял себе нанимать кучеров и грумов, хостельеров и мальчиков на побегушках, да что там — лошадей держал. Простые смертные обходились заурядным джонтом. По мере восхождения по общественной лестнице считалось хорошим тоном обозначать свое положение отказом от джонт-способностей. Новички-парвеню, только что принятые в могущественный корпоративный клан, раскатывали на велосипедах. Перспективный член клана водил маленький спортивный автомобиль. Капитан-септ перемещался на роскошной антикварной машине с шофером, скажем, на винтажном «Бентли», «Кадиллаке» или «Астон Мартин Лагонде» с высокой посадкой. Прямой наследник или официальный преемник главы клана пользовался яхтой или самолетом. Престейн из Престейнов, глава клана Престейнов, владел каретами, машинами, яхтами, поездами и самолетами. Положение его в обществе было так солидно, что он уже сорок лет не джонтировал. Втайне Престейн презирал нуворишей вроде Дагенхэма или Шеффилда, которые продолжали бесстыдно джонтировать.

Престейн достиг своей крепости, кланового замка Престейнов на Уолл-стрит, 99. У входа выстроилась гвардия наемных джонтеров в клановой ливрее. Престейн с величественной неспешностью кланового вождя проследовал к себе в офис под звуки волынок стражи. Вообще говоря, он был больше чем клановый вождь, и невезучему чиновнику правительства, ожидавшему аудиенции, выпал случай в этом убедиться. Этот бедолага, завидев Престейна, вырвался из толпы просителей.

— Мистер Престейн! — начал он. — Я из Департамента внутренних сборов. Я должен поговорить с вами сегод…

Престейн заткнул его одним ледяным взглядом.

— Престейнов тысячи, — промолвил он. — И ко всем обращаются «мистер». Но я — Престейн из Престейнов, глава дома и септ, первый в своем роду, вождь клана. Ко мне следует обращаться просто Престейн. Я не «мистер» Престейн. Я — Престейн.

Он развернулся и проследовал в офис под нестройный хор клерков:

— Доброе утро, Престейн!

Престейн кивнул, улыбнулся, как василиск, устроился за грандиозным столом. Джонт-стража дула в волынки и била в барабаны. Престейн жестом велел им заткнуться и начинать аудиенцию. Вперед выступил конюший замка, разворачивая лист бумаги. Престейн терпеть не мог мнемосережек и прочих механических устройств.

— Доклад по предприятиям клана Престейнов, — начал конюший. — Среднее верхнее значение курса: 201 с половиной. Среднее нижнее значение курса: 201 с четвертью. Среднее значение по Нью-Йорку, Парижу, Цейлону, Токио…

Престейн пренебрежительно махнул рукой. Конюший убрался, уступив место церемониймейстеру Черного Жезла.

— Необходимо провести инвеституру очередного мистера Престо, Престейн.

Престейн волевым усилием подавил нетерпение и провел занудную церемонию посвящения четыреста девяносто седьмого мистера Престо в иерархии Престо клана Престейнов. Эти существа отвечали за предприятия розничной торговли клана. До недавних пор человек, приводимый к присяге, обладал собственными лицом и телом. Теперь, по завершении многолетних испытаний и наставлений в клановой доктрине, он пополнил ряды Престо. Шесть месяцев пластических операций и психокондиционирования сделали его неотличимым от четырехсот девяноста шести прочих мистеров Престо и идеализированного портрета мистера Престо, стоящего у престола клана Престейнов. То был добросердечный, услужливый человек, напоминавший обликом Авраама Линкольна, спроектированный так, чтобы вызывать у покупателей расположение и доверие. По всему миру они являлись в магазины сети Престейн и сталкивались с идентичными друг другу менеджерами, воплощениями мистера Престо. С ним конкурировали, но превзойти не могли, мистер Квик клана Кодаков и дядюшка Монти клана Монтгомери Уорда[6].

Когда ритуал завершился, Престейн резко встал из-за стола, давая понять, что публичная инвеститура окончена. Из офиса убрались все, кроме высшего менеджмента. Престейн мерил зал шагами, с трудом подавляя растущее волнение. Он никогда не чертыхался, но эта его напускная сдержанность внушала больший страх, чем проклятия.

— Фойл, — произнес он сдавленным голосом. — Обычный флотский. Букашка. Шваль. Помоечный побирушка. И этот урод стоит между мной и…