– Мне нравятся приключения, но плыть к войне – это совсем не приключение!

– Тогда считай это научной экспедицией, – спокойно произнес Хэнк. – Мэдди, право же. Мы будем в совершенной безопасности. Ты же не думаешь, что я бы что-то подобное предложил, если бы абсолютно не был уверен, да и Фредди бы не стал все организовывать.

– Фредди? – с нарастающим отчаянием спросила я. – Фредди-то тут при чем?

– То есть как, он же обо всем договаривался.

Пока я пыталась уложить в голове, что во всем этом замешан еще и Фредди, Хэнк пристально посмотрел мне в глаза.

– Мэдди, радость моя. Это моя последняя гастроль, последний всплеск безумия, прежде чем надеть на себя цепь с ядром. А поскольку моя личная цепь с ядром намерена меня воспитывать, ты же не откажешь мне в праве на последнюю эскападу?

– Почему бы нам не придумать что-то, из-за чего нас не разорвет в клочья? И кто сказал, что я в конце концов не начну влиять на Вайолет? Когда война кончится, заставим ее поехать с нами. Я куплю себе пару болотных сапог и сама изловлю чудовище – что там, я и для Вайолет сапоги куплю, и потащу ее за собой на озеро, а она будет брыкаться и визжать. Будет на что посмотреть, а?

Хэнк склонился вперед и прижал к моим губам два пальца.

– Шшш, – сказал он. – Мы должны это сделать. Ради Эллиса.

Эллис внезапно поднял глаза. В них снова горел огонь.

– Давайте. Давайте, мать его, сделаем. И все встанет на место.

– Что? Что встанет на место? – спросила я.

– Все, – повторил он.

Я поняла, что спорить с ним бесполезно – по крайней мере не здесь и уж точно не при Хэнке.

– Пожалуй, я бы выкурила сигарету, – сказала я, качая под столом ногой и гневно глядя на ряды сверкающих бутылок за барной стойкой.

Хэнк мгновенно протянул мне открытый портсигар. Я дождалась, чтобы он подержал его чуть дольше, чем было бы удобно, потом взяла сигарету.

Хэнк совершенно спокойно потянулся и щелкнул зажигалкой, серебряным «Данхиллом» с часами сбоку. Я несколько раз затянулась, чтобы сигарета разгорелась, потом отодвинула стул и пошла к лифтам, громко стуча каблуками по мрамору. Сигарету я бросила в первую попавшуюся пепельницу, потому что терпеть не могла курение, что было прекрасно известно и Хэнку, и Эллису. Попросить покурить было демонстрацией. Эллис должен был подняться за мной в наш номер. Вместо этого он остался в баре с Хэнком.

Я ходила взад-вперед по комнате, пытаясь убедить себя, что это шутка, что Хэнк просто нас дурачит, но чутьем понимала, что все совсем наоборот. Он выдал слишком много подробностей, и, будь это розыгрыш, он не стал бы продолжать, увидев реакцию Эллиса… если только они не затеяли это вместе, но это казалось еще невероятнее. Они и мгновения не были наедине, чтобы успеть сговориться.

Я хотела всего лишь, чтобы все вернулось на круги своя, но этого можно было бы достичь, только если бы нашлось решение, позволяющее и полковнику, и Эллису сохранить достоинство. Выходом могла бы стать повальная амнезия, тогда бы обвинения не вышли за пределы гостиной, где их слышал только кенар, но они вышли. Полковник был публично опозорен.

Больше всего меня пугало и наводило на мысль, что Хэнк действительно всерьез строит планы, то, что он упомянул Фредди. Если кто и мог что-то подобное провернуть, то это Фредди Стиллман, чей отец был адмиралом, но я понять не могла, с чего вдруг он хотя бы пальцем пошевельнет, чтобы помочь. Когда-то, одним безмятежным летом в Бар-Харбор, в Мэне, мы были близкими друзьями, квартетом, а не трио, пока я не отвергла совершенно неожиданное предложение Фредди и, возможно, была недостаточно тактична. Через десять дней я сбежала с Эллисом, и с тех пор мы с Фредди не перемолвились ни словом. Это было четыре года назад.

Меня удивило, что Хэнк до сих пор поддерживает с ним отношения, особенно в свете слухов о том, что Фредди положил глаз на Вайолет до того, как в ее жизнь ворвался Хэнк, вскруживший ей голову.

Эллис вернулся через несколько часов, пьяный в стельку, и подтвердил мои опасения. Все это не было шуткой, и он был решительно настроен ехать.

Я, мягко, как могла, попыталась внушить ему то, что мне казалось очевидным: что нет смысла пускаться через океан, кишащий подводными лодками, чтобы искать чудовище, которого, возможно, и не существует – особенно для того, чтобы доказать, что он чего-то стоит, тем, кто слишком невежественен, чтобы понять, что Эллис так же достоин уважения, как и любой из них. Мы знали правду. Я знала правду. Нам будет непросто, но вместе мы смогли бы противостоять испытующим взглядам, пока не закончится война.

Эллис набросился на меня с такой яростью, что я его не узнавала.

Разумеется, чудовище существует, сказал он. Только идиот может думать, что чудовища нет. Дело даже не в том, что его видели, что есть фотографии, включая те, что сделал отец, – они, между прочим, до сих пор лучшие, – но в самом Скотленд-Ярде подтвердили, что чудовище существует, когда попросили полковника не причинять ему вреда.

И пока Эллис кричал, размахивая руками в крохотной, заставленной багажом, комнатке, пока до меня доходило, что он меня, в общем-то, обозвал идиоткой, внимание мое по-настоящему привлек тот факт, что он совершенно пересмотрел свое отношение к снимкам отца.

Я пыталась это осмыслить, пока Эллис тыкал пальцем в обои, загибавшиеся по углам, в пятна сырости на потолке, пока водил рукой по подоконнику, а потом поднял ладонь, чтобы я увидела грязь. Я гадала, неужели он всегда верил отцу, и если да, то зачем выкрикивал такие страшные обвинения прошлым вечером – не говоря уже о том, что он болтал, когда мы уходили с вечеринки.

Высказав первоначальную просьбу, я не произнесла больше ни слова, но он продолжал свою тираду, будто я с ним спорила.

Я что, действительно хочу жить в этой дыре, сидеть тут, как заложница, дожидаясь, пока полковник совсем прекратит выдавать ему содержание? А если он прекратит? Что тогда? Я что, считаю, что нормально вести себя как Скотт Лайонс, заполняя счет до отказа, а потом сбегать и селиться в другом отеле? Потому что сам он так не считает.

Нам надо ехать в Шотландию, это для нас единственный выход, и ноги его больше не будет на этом континенте, пока он не найдет чудовище, с которым смошенничал полковник.

Эллис умолк, красный и потный. Он задыхался, отдувался и ждал, что я брошу ему вызов, но мой ум вращался вокруг того, что он снова изменил отношение к отцу за несколько секунд.

Я не понаслышке знала, как скверно общество обошлось с Эллисом – особенно его собственный отец, – знала и о том, чего это ему стоит. Четыре года я беспомощно наблюдала, как счастливый, уверенный в себе молодой человек, с которым я познакомилась в Бар-Харборе, разрушается, превращаясь в желчного, подозрительного мужчину, который теперь бушевал передо мной, в мужчину, который постоянно думал, что на него бросают косые взгляды и шепчутся у него за спиной, в мужчину, которого все больше раздражали мои банальности во вкусе Поллианны, поскольку он стал их опознавать. Но я видела лишь отдельные приметы и мгновения этого распада и до сих пор не понимала, что Эллис доведен до предела. На кону теперь стояла его самооценка.