Мы перешли к следующему колпаку. А там…

— Лешка, держи меня! — прошептал я. — Я сейчас точно упаду!..

У Алешки и самого глаза на лоб вылезли.

Мы увидели мастерскую явно преуспевающих художников. Картины были составлены одна к другой, холстами вверх, в двух углах, другие картины висели на стенах. На мольберте тоже стоял холст — по всей видимости, не законченный. Те картины, которые мы могли разглядеть, были очень яркими, с фантастическими видами из распахнутых окон, клоунами, улицами невероятных городов и так далее. Длинный стол, вроде верстака, вдоль одной из стен, был завален красками в тюбиках и коробках, большими альбомами для акварели, искусственными фруктами для натюрмортов, коробочками с углем и пастелью. На столе сидела деревянная кукла с подвижными суставами, которой можно придать любую позу. И сбоку к ней приткнулась большая пепельница цветного стекла. Рядом с этой пепельницей лежало несколько пачек дорогих сигарет. На другом столике возле тахты стояла новая и дорогая кофеварка. Не будь этих примет обеспеченности хозяев мастерской, по одному количеству новых, не открытых еще тюбиков красок можно было сделать вывод, что эту мастерскую занимает преуспевающий художник. Блуждая по художественным салонам, мы видели, что один тюбик живописной масляной краски стоит и двести, и триста рублей, а есть, видно, и из очень дорогого сырья произведенные, которые стоят по семьсот или восемьсот рублей.

Но не это главное. А главное, что были в мастерской красивая удобная тахта (о которой я вскользь упомянул) и красивое удобное кресло. И на этой тахте и на этом кресле… валялась одежда старушки! И не только одежда — ее седые волосы!..

— Не фига себе! — пробормотал я. — Что происходит?

— Тихо! — сказал Лешка, оправившийся от изумления. — Слышишь?

Мы услышали шум воды из ванной и потом сообразили, что слышим звуки из мастерской, потому что над длинным столом было открыто окно.

Мы услышали шум воды и чей-то голос, насвистывающий и напевающий. Голос был молодой, женский. Потом шум воды стих, и мы услышали, как шлепают босые ноги.

— Атас! — шепнул я в последний момент, и мы с Лешкой отпрянули от колпака так, чтобы нас нельзя было увидеть, посмотрев вверх. Но все же мы успели разглядеть закутанную в большое полотенце молодую красивую женщину, невысокого роста, хрупкую, с черными коротко стриженными, волосами…

— Ты понял? — прошептал я Лешке.

— Чего тут не понять? — ответил он. — Эта тетка — Васькова! Она и была старушкой! И это все меняет!..

— Меняет, да… — сказал я. — Но как она здорово нас провела…

— Здорово, — согласился Лешка. — Но мы ведь не ожидали подвоха и не приглядывались. Думаю, если бы мы хоть что-нибудь заподозрили, то сумели бы разглядеть, что старушка — такая же поддельная, как икона. Но неважно…. Эта Васькова — замечательная актриса, факт, раз способна к таким невероятным превращениям. Вопрос, зачем ей это нужно.

— Да, вопрос… — кивнул я. — Но послушай. Васьковы занимают девятую мастерскую. Если считать по колпакам — десять, одиннадцать, двенадцать… Двенадцатая — мастерская Цвиндлера, она же и последняя. А третья мастерская — мастерская Буркалова — она должна быть во-он там, совсем с другой стороны, совсем над другим подъездом. Видишь, вон тот колпак, третий по счету…

— Все точно! — согласился Лешка.

И тут мы совсем примолкли, потому что услышали, как хозяйка мастерской — Наталья Васькова — снимает телефонную трубку и набирает номер.

— Ну? — сказала она в трубку. — Так, значит, все в порядке. Разрешение на вывоз без проблем? И он ничего не заподозрил? Отлично! Хорошо, до скорого…

Она положила трубку и опять стала насвистывать веселенькую мелодию.

— Пошли, — поманил я Лешку. — Мы узнали достаточно, надо доложить…

Лешка кивнул.

— Да, надо сматываться. Вряд ли мы услышим или увидим еще что-нибудь ценное. Но перед тем, как спускаться, не мешало бы все-таки заглянуть в мастерскую Буркалова. Давай, к третьему колпаку с той стороны!

И мы стали осторожно пробираться в обратном направлении. Надо сказать, мы все еще не могли прийти в себя. У меня в голове вихрем носились самые разные мысли, идеи и предположения, сталкиваясь друг с другом и мешая друг другу. Думаю, в голове у Лешки было то же самое.

Единственно, что я мог сообразить: кто-то направил иностранца получать разрешение на вывоз к человеку, который, по всей вероятности, является сообщником Васьковых и что-то получает с их бизнеса… Но если так, то Жорик и Илюха, должны были проследить за иностранцем и узнать, кто его «взял на буксир» и доставил точнехонько, куда надо…

Но зачем Васьковой весь этот маскарад? Почему нельзя было нанять настоящую старушку?

В общем, вопросов была тысяча. Так и не найдя ответа ни на один из них, я, вслед за Лешкой, добрался до третьего стеклянного колпака.

Когда мы заглянули в него, Лешка присвистнул.

— Кажется, теперь я понимаю, что имел в виду охранник, когда говорил, что Буркалов бывает не слишком обязательным и может забывать о своих словах и обещаниях.

В просторной мастерской царил беспорядок. Картины лежали на сколоченных вручную стеллажах, несколько незаконченных полотен стояло на топчане под стеллажами, одна незаконченная картина — на мольберте. Рабочий стол был завален наполовину выдавленными тюбиками с красками, заставлен жестяными и стеклянными баночками с кистями и карандашами, на полке возле стола помещалась самая разнообразная посуда. Рядом с мольбертом, почти в центре мастерской стоял журнальный столик с тремя стульями. На столе валялись остатки последней трапезы: невымытые тарелки и стаканы, ложки, вилки. Там же стояли две пустые бутылки из-под пива. А возле топчана у стены — целая батарея пустых бутылок из-под дорогих спиртных напитков.

— Хорошо живет мужик! — хмыкнул Лешка. — В свое удовольствие.

Я кивнул.

— Если он так расслабляется, то не удивительно, что забывает обо всем. Но при этом он вкалывает, и дела у него идут… Интересно, а нельзя ли проникнуть в мастерскую? Вдруг он окно оставил открытым?

— Если и можно, то не имеет смысла, — сказал Алешка. — Мы выяснили все, что надо, и вот теперь нам и правда надо побыстрее связаться с остальными.

Но я уже подобрался к краю крыши и, перевесившись, одной рукой держась за ограду, другой толкнул окно. Окно поддалось.

— Открыто! — сообщил я. — Только притворено. Слушай, я попробую…

— Тогда и я с тобой! — сказал Лешка.

Перебраться с крыши на подоконник, а с подоконника соскочить вовнутрь оказалось не так сложно. Страшно немного, потому что все это приходилось проделывать на высоте трех этажей, но мы справились за две минуты.

Внутри беспорядок показался еще большим, чем выглядел снаружи.