litbaza книги онлайнСовременная прозаВо имя земли - Вержилио Ферейра

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 53
Перейти на страницу:

Я вернулся домой позже обычного, шел сильный дождь. Весь промокший, я хотел побыстрее переодеться и резко распахнул дверь. И тут же увидел парня, но какое-то время осознавал увиденное, хотя уже заставал его у замочной скважины. Мне нужно было как-то заявить о себе. Дверь наша находилась в конце коридора, я покашлял, потопал ногами по ковру. Парень не сразу осознал, что я появился, а потом тут же отпрянул от двери. И пустился на кресле-каталке мимо меня по коридору. «Привет, Бенвиндо!» — я даже тронул его голову. Когда же я вошел в нашу комнату, то увидел тебя сидящей за столом вполоборота к двери, ты готовила план урока. Я сказал: «На улице дождь, я весь промок». — «Переоденься сразу, — сказала ты. — И выпей чего-нибудь, не простудись». С внутреннего двора доносился шум дождя. Я переоделся, глотнул коньяка, подсел к столу с сигаретой. Мы слышали шум дождя, дождь располагал к разговору, который был нужен. Ты готовилась к завтрашнему уроку, и я никак не мог уловить момент, чтобы вставить слово. Несколько раз делал попытки, но они не увенчивались успехом. Потому что справедливость слова, как ты знаешь, заключена не в самом слове, а в том, кто это слово воспринимает. Теперь, правда, думаю, что это и не совсем так. И вдруг, понизив голос, обычно громкий, сказал:

— Знаешь, кого я увидел, кто подглядывал за тобой в скважину?

— Опять? — спросила ты, не отрываясь от работы. — Бедный. Я ведь уже заткнула ее. А он опять, и ты его застал.

Ты не перестала графить бумагу, которая должна была стать планом занятий на неделю. «Но почему ты говоришь „бедный“?» — «А что бы ты хотел, чтобы я сказала?» И неожиданно перестала графить, и твое лицо помрачнело. Грусть, вопрос, подозрение. Внезапный страх на твоем лице. Я тоже помрачнел. Так длилось какое-то время. Дождь усилился. Мы слышали, как он лупил по каменным плитам двора, нарушая тишину нашего молчания. Ты заговорила первой:

— Завтра же поищу другое жилье.

Жилье мы нашли. Одну комнату. Она была больше, и в нее вошел весь наш скарб. В углу комнаты стоял большой стол. Вполне удобно. Окна выходили на море. Вдова потребовала с нас компенсацию, не помню, за месяц или больше. Мы попросили, чтобы она ничего не говорила парню, но она спросила, почему. Мы ответили не сразу, потому что не знали сами. «Потому что парень очень ранимый, — сказала ты, наконец, — это может огорчить его». — «Это — ерунда», — сказала хозяйка. — «Как сочтете нужным», — добавил я, придя к разумному решению. И действительно. Теперь парень все время вертелся в коридоре, не обращая на нас никакого внимания, внимание обращала ты, поворачиваясь к нему и глядя ему вслед. И в тот день, когда мы покидали их, возможно, ты не помнишь, но нет, это невозможно… Я-то помню, Моника. Память статична, она запечатлевает мгновения недвижные. Застывшие образы, образы вечности, в которой пребываешь ты. Неожиданные озарения. Память не фиксирует движение, дорогая, а в воображении оно застревает. Ванная находилась в конце коридора, почти напротив кухни. Ты пошла принять ванну и задержалась. Я тоже хотел привести себя в порядок, был воскресный день, и я решил поторопить тебя и спросить, долго ли ты еще будешь купаться? Но, когда я выходил из нашей комнаты и замешкался, раздумывая над принятым решением, ты уже вышла из ванной и была в коридоре, в другой стороне которого находился Бенвиндо. И в этот самый момент твой халат распахнулся, и я увидел, увидел все твое обнаженное тело целиком, с головы до ног. Ты сделала несколько шагов, потом запахнула полы халата, завязала пояс и вошла в комнату, я тут же запер ее, чтобы мы могли понять случившееся. Шума колес слышно не было. Парень, должно быть, окаменел, потрясенный твоим великолепием, так каменели в мифах герои. А ты осталась особенно горда своим дароприношением. Но твоя жалость должна была ужалить больнее, чем жалит быка проклятая бандерилья.

VII

А теперь, дорогая, я хочу чуть-чуть отдохнуть. Мне многое еще надо тебе сказать, но не сейчас, потом. Я вытягиваюсь на кровати, не помню, говорил ли я тебе о своей комнате. Ведь зная мою комнату, ты как бы находишься рядом со мной, и это письмо — мой маленький трюк — позволяет тебе здесь находиться. Потому что после всего того, что произошло в моей жизни и причинило мне боль, после всего того, что со мной случилось, — и хорошо, что случилось, — и было печально, и несло в себе радость или несчастье, как, скажем, праздничный подарок или террористическая посылка-ловушка, — из всего того, что выдает мне сейчас несколько искаженно моя память, никогда не исчезнешь ты, мое воспоминание о тебе, твой совершенный образ тех времен, когда ты была совершенна, и жизнь еще не начала молотить твое тело, и слово твое было свежим, как яблоко, и мозг твой был свободен, как открытая веранда. Только что сказанное вышло у меня таким длинным и утомительным, что тебе надо передохнуть немного. Веранда. Здесь. В доме, где я нахожусь, два типа общества, сейчас объясню. Одно — старики на исходе жизни, безумные, заикающиеся паралитики, уже готовые к вечности, и другое — вполне функционирующие чудаки, у которых нет семей, где функционировать, и они приходят сюда, чтобы есть и спать. Это очень любопытные субъекты, расскажу потом. А кроме того, еще те, кто переступил недоказуемый рубеж, после которого считаться людьми они уже не могут, о них я тебе уже говорил. Для меня определенного отделения нет, и мне разрешается иногда общаться с более живыми, но в общем-то я принадлежу к сломанным моторам, и моя комната здесь, близко. В обеденное время, когда мы составляем общество, то рассаживаемся в трех залах: те, что больше походят на людей, находятся к глубине коридора, подальше от тех, кто пачкается и страдает отсутствием аппетита. Потом дорасскажу, устал. Я уже тебе говорил о Христе, изображение которого я повесил на стену, и о фреске из Помпеи, и о рисунке Дюрера. Несколько дней назад капеллан… Но я тебе о нем еще не говорил. Несколько дней назад он был здесь, он знает нашего сына Теодоро, потом объясню, откуда. Был здесь, смотрел на эти три образа, — я объединил их в триптих с Христом посередине, — смотрел и начал пускать мне пыль в глаза. Он сказал:

— Посмотрите-ка, доктор. Вы, конечно, не задумывались о том, что и так ясно, но посмотрите, как вела вас рука Господа. Фигура великолепной женщины…

— Это богиня, — сказал я ему. — Языческая богиня.

— Тогда у меня еще один довод. Языческая богиня, скелет тщеславия и заблуждений и посередине Христос Искупитель, придающий всему смысл.

Мне надоела его проповедь, и я сказал, что это скорее всего совсем не то. «А что же, доктор?» — «Возможно, христианский Бог, языческая богиня, а в финале скелеты обоих». Но капеллану услышанное не понравилось, и он сказал: «Что за глупость». Потом стал распространяться о старости и о рискованности неверия или презрения к вере, на которые она, старость, отваживается. Сказал так же о книге или трактате Цицерона о старости, в котором подчеркивается ее величие и достоинство, доказуемое историческими примерами, процитировал несколько фраз по-латыни в подтверждение сказанного и предложил принести эту книгу, но я сказал, что не хочу: все это ложь. Он разозлился и ушел. Дорогая. Если бы ты пришла. Я был бы счастлив тебя увидеть. В любом возрасте, в любом виде я готов тебя любить. В юности с твоей стрижкой à la garçon,[8]в зрелом возрасте, когда ты была энергичной, зажигательной женщиной, воспламенявшей меня, едва я тебя видел. Или позже, в возрасте этой богини Весны, которая у меня здесь, на стене. И даже в конце жизни, когда я тебя поддерживал, уже хромую, приходившую в замешательство от столкновения с обычными вещами, и мы шли обедать в ресторан, тот, что против нашего дома. Если бы ты пришла. Однако, если бы ты пришла, возможно я не смог бы сказать тебе то, что говорю сейчас, потому что для трудных слов любое присутствие помеха. С другой стороны, мне практически здесь говорить не с кем. Беседую сам с собой, но не говорю. Исполняю свой долг общения, но только когда слушаю, а вот сегодня разговаривал с Христом, изображение которого висит у меня на стене. Ты помнишь его, раньше он висел у нас в гостиной на бечевке, я привез его из деревни. Сколько всего мне хотелось бы сказать ему, но с чего начать, не знаю. И все же я сказал:

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 53
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?