Сложности новой работы более чем компенсировались связанными с ней материальными преимуществами. Молодая семья переехала со старой квартиры в новый дом в том же Линдентале, но в более престижном квартале, на Фридрих-Шмиттштрассе. Его мать с Лили переехали к ним. Конрад показал себя заботливым сыном: матери было тяжело подниматься но лестнице, а на первом этаже было слишком шумно и пыльно, поэтому ей с Лили был выделен второй этаж, а покои супругов оказались как бы разделенными на две части. Наверняка Эмму раздражали присутствие свекрови, необходимость то и дело выслушивать ее замечания, вновь и вновь выражать сочувствие и скорбь по случаю недавней утраты. Свекрови, особенно недавно овдовевшие, не лучшие из квартирантов. Однако супруга Конрада сносила все героически. Кроме того, она была воспитана в том духе, что жена должна знать свое место и не жаловаться.

В это время Эмма дохаживала последние месяцы беременности. Семья уже могла позволить себе прислугу: в доме был повар и две служанки (одна из них присматривала исключительно за хозяйкой), так что физической работой будущей матери не приходилось себя перегружать. Тем не менее беременность протекала с осложнениями, тяжелыми были и роды. 21 сентября 1906 года в семье появился первенец — его назвали тоже Конрадом, как и счастливого отца. Все омрачало состояние роженицы: у нее не проходили сильные боли, и ни акушерка, ни врач не могли установить их причину.

В этой ситуации ее супруг проявил себя с самой лучшей стороны. В те времена мужчины считали для себя зазорным вникать в интимные женские проблемы. Аденауэр стал в этом смысле исключением. По его настоянию Эмма легла в больницу на обследование, были вызваны лучшие специалисты, которые в конце концов вынесли неутешительный вердикт: что-то не в порядке с нижним отделом позвоночника, отсюда — проблемы с почками. Самое главное, врачи не могли предложить никакого средства исцеления — рекомендовались лишь строгая диета и покой. Практически медицина расписалась в своем бессилии.

Недуг Эммы наложил свой специфический отпечаток на семейный быт. Боли то отступали, то вновь возвращались, женщина переносила их мужественно, норой ей удавалось скрыть свое состояние от окружающих, но это было уже не прежнее веселое и романтичное создание. В доме бывали гости, младенец Коко рос крепышом и радовал родителей, однако от выездов на разного рода балы и рауты пришлось отказаться, о чем, впрочем, глава семейства, судя по всему, не очень сожалел. Ему хватало служебных забот и обязанностей по отношению к семье.

Для жены и ребенка у него всегда находилось время: речь шла не только о том, что каждое лето они отправлялись на отдых в Шварцвальд или швейцарские Альпы; в середине каждого рабочего дня Конрад неизменно два часа проводил дома. Вообще говоря, это был не совсем обычный распорядок дня для начинающего администратора, но на службе не возражали: Аденауэр быстро приобрел репутацию «трудоголика». Того же он требовал от подчиненных, что далеко не всегда вызывало энтузиазм с их стороны; когда он, например, распорядился, чтобы каждый чиновник через каждые две недели представлял ему список не законченных производством дел, это было воспринято как причуда молодого карьериста. В его голосе появились командные нотки, в глазах — некая железная твердость, к этому времени он уже избавился от своих комичных усиков и от привычки носить монокль. Его рабочий день начинался в девять утра и заканчивался не ранее восьми часов вечера. Во время сессий собрания, когда в любой момент от его отдела могла понадобиться срочная справка, он засиживался и до полуночи. Дома, однако, это был совсем другой человек: ничего общего с образом сухаря чиновника. Он был неизменно внимателен с матерью, сестрой, что касается жены, то ради нее он, но словам знакомых семьи, «был готов сделать все, что угодно». Нежность и забота, очевидно, произвели свое действие, в состоянии Эммы наступило временное улучшение; судя по всему, возобновились и нормальные супружеские отношения.

Для Аденауэра время было нелегкое, именно тогда он стал особенно часто жаловаться на приступы головной боли, но, видимо, надежды на лучшее он не оставлял. И не зря: в его карьере наметился новый неожиданный взлет.

Все началось с того, что примерно в то же время, как в семье Аденауэров появилось прибавление, осенью 1906 года, Высший административный суд в Берлине отменил результаты выборов городских советников Кёльна в части, относящейся к голосованию но второй избирательной курии[7]. Между, тем именно от этого голосования всегда зависело распределение мест в собрании: в первой курии всегда побеждали либералы, в третьей — Центр; на последних выборах Центр победил и во второй курии, обеспечив себе незначительный перевес в числе депутатов. И вот теперь в результате решения берлинской инстанции большинство — в один голос — оказалось уже за либералами.

Каковы были последствия? Либералы, естественно, пожелали, чтобы бургомистром стал член их партии. Действующему бургомистру Беккеру, срок пребывания которого в должности истекал только через два года, мягко порекомендовали подать в отставку. Претендентов на его место оказалось четверо: от либералов — Вильгельм Спиритус, занимавший в то время пост бургомистра в Бонне, от Центра — первый помощник (фактически заместитель) действовавшего бургомистра Вильгельм Фарвик и двое «независимых», одним из которых был не кто иной, как дядюшка Эммы, Макс Вальраф.

Развернулся оживленный торг. Один из лидеров либералов, Йозеф Паули, крупный земельный магнат и, между прочим, тесть Макса Вальрафа, заявил, что, с его точки зрения, бургомистром Кёльна может быть только тот, кто в нем родился и живет, а кроме того, поскольку два предыдущих бургомистра были протестантами, теперь очередь за католиком. С другой стороны, он категорически отказался голосовать за официального кандидата Центра. Спиритус, Фарвик и один из «независимых» но этим критериям автоматически отпадали. Оставался единственный кандидат — Макс Вальраф. Для либералов он оказался приемлемым, потому что был зятем Паули, для фракции Центра — потому что был католиком, и для тех, и других — потому что был отпрыском одной из самых патрицианских семей Кёльна. В этой ситуации никого не удивило, что 13 июля 1907 года Вальрафа единогласно избрали новым бургомистром Кёльна. Таковы были правила политической игры в тогдашнем прусском королевстве.

Чем это все обернулось для Аденауэра? Поначалу, как ни парадоксально, угрозой снятия с поста руководителя налогового департамента. Старый бургомистр, пытаясь завоевать благосклонность большинства либералов, решил сократить число чиновников, попавших в администрацию с подачи деятелей Центра, и Аденауэр оказался в числе потенциальных жертв. Однако осуществление этого плана было заморожено впредь до выборов нового бургомистра, а новый, естественно, не стал обижать родственника. Правда, жена Вальрафа, тетка Эммы, терпеть не могла ее супруга, так что отношения между новоизбранным главой администрации и старым начальником налогового департамента были далеко не простыми.