— Это оттого, что они работу потерять боятся, но если на кон встанет их свобода, заговорят как миленькие. Вряд ли Меньшиков бросится защищать своих работников.

— Здесь ты прав. Этот защищать не станет, Меньшиков сам выбрался из социальных низов, поэтому к низам относится презрительно. Подспудно опасается вернуться к своему прежнему уровню. Ему удобнее заменить весь штат прислуги, чем разбираться, кто прав, кто виноват.

— А ты что, его знаешь? — удивился Барсиков.

— Знакомый типчик, — вздохнул Тихомиров. — Бывший наперсточник Шурик Меньшов, а нынче президент корпорации «Империя» Александр Тимофеевич Меньшиков питает слабость к благородным корням. Он и фамилию сменил, и дворянский титул себе купил. Его жена Анна Меньшикова, в девичестве Ханума Башоратовна Иванская, ему под стать: убедила мужа, что ее бабушка из знатного дворянского рода Иванских, которому принадлежала Ивановская губерния. Она бы хоть поинтересовалась историей деревни Ивань, прежде чем врать! Но Хася есть Хася — привыкла брать нахрапом и давить темпераментом, — усмехнулся Илья Сергеевич. — Представлялась она всем не Ханумой, а Ханной — на европейский лад. Какой там знатный дворянский род?! По происхождению наполовину таджичка, наполовину неизвестно кто — ее мать Мамлакат любила менять кавалеров, от одного из которых Ханума и унаследовала фамилию. Хася сюда приехала из Казани. Раньше торговала пивом в ларьке у Витебского вокзала, ее все Хасей-Наливай звали. Помогала реализовывать краденые мобильники и прочую мелочь. Сама Хася краденое в руки не брала, только покупателей искала, поэтому зацепить ее было трудно. Но теперь-то она никакая не Хася и даже не Ханна, а Анна Борисовна, хозяйка дома и, как она себя называет, княгиня Меньшикова.

— Иванская у тебя по делу проходила?

— Нет, слава богу, не у меня. Говорят, бабенка с гонором, как и большинство тех, кто из грязи в князи. Разодета, расфуфырена, в ушах бриллианты, на физиономии перманентный макияж, а воспитание и манеры отсутствуют. Воспитание в бутике не продается, его вместе с модной сумочкой не купишь, какие деньги ни заплати. Характерный говор и жаргон у Иванской присутствуют — как же без них? И тяга к пиву осталась — Хася пиво всегда уважала, по-прежнему хлещет его литрами. Пиво, я тебе скажу, — отличный маркер. Ни одна леди не станет прилюдно пить пиво, ибо это моветон. Пиво — напиток грубых мужчин и простых женщин.

— А как же иностранки? В Англии вообще пиво пьют все — и мужики, и дамы, — не согласился Антон. Он сам любил посидеть за кружечкой, да не один, а в компании, где бывали и барышни. Своих собутыльниц Антон простыми считать не хотел. Простыми — в том неприятном смысле, который вкладывал в это понятие следователь.

— А ты видел тех дам? В Англии тоже не все сплошь благородных кровей. Дамы бомонда пиво пить не станут, на светском рауте никому и в голову не придет им его предложить. Только настоящего бомонда, а не так называемого, состоящего из нуворишей и селебрити.

Барсиков не нашел, что возразить. Он был очень далек от высшего света и не имел представления о тамошних правилах, но сдавать свои позиции не хотел.

— Я всегда считал, что девушки из Средней Азии скромные и тихие. У нас в классе была такая — Зульфия. Слово поперек никому не смела сказать.

— Ты с Хасей еще познакомишься, увидишь, какими «скромными» бывают девушки из Средней Азии! — пообещал следователь. — Хася — особа с амбициями и истеричная, что делает ее невозможной в плане работы. Ум присутствует, но поверхностный, направленный на наживу и приспособление, на перспективу он у нее не работает. Так что Хася сдуру может нам сильно помешать. Встанет в позу или выкинет какой-нибудь фортель. С ней построже надо, сразу на место ставить, ибо сущность у нее осталась холопской, несмотря на внешний лоск. Меньшиков, напротив, мужик деловой, на рожон не полезет и наперед все просчитает. В общем, с ним договориться можно. Он тоже не без гонора, склонен ломаться, чтобы продемонстрировать свое исключительное положение, но у меня на него из прошлой жизни кое-что имеется. Пустячок, конечно, за это его не закроешь, но, если Шурик к убийству не причастен, пойдет нам навстречу, чтобы не мараться.

В таких домах, как этот — притаившийся за высоким забором рядом с Юнтоловским лесопарком трехэтажный особняк, — Антону Барсикову доводилось бывать всего два раза в жизни, и оба по работе. Сам он ютился в обычной пятиэтажке с видом на сталепрокатный завод, его друзья, преимущественно простые полицейские, жили в домах примерно такого же уровня, как и его дом, немногочисленные родственники — кто в хрущевке, кто в корабле. Так что в особняках Антон чувствовал себя неуютно. Вроде бы окружающие красота и комфорт — клумбы с цветами, ковры, зеркала, кожаные диваны, двери не ободранные, как в квартирах многих его подопечных, а лакированные с позолотой — должны радовать глаз и располагать к приятному настроению, но Антона роскошная обстановка напрягала. Все тут не так, чужая богатая жизнь, не привычная и не понятная. Например, сразу не скажешь, сколько в доме народа. А во дворе сколько? И кто кому кем приходится? Кем работает? Двое преградили Антону путь на входе: одетые на манер швейцаров в темные костюмы-тройки с пафосными бабочками и белыми перчатками крепкие парни. Таких во что ни одень, останутся бандитами. Одного из них Барсиков видел в картотеке. Костя-Фаянс, бывший автомобильный вымогатель, мастер дорожных инсценировок. В одной из подстав ему выбили передние зубы. На их место Костя вставил искусственные, ослепительно белого цвета, за что и получил кличку Фаянс. Костя зыркнул круглыми, как у рыбы-телескопа, глазами в служебное удостоверение Барсикова, поморщил загорелый лоб, коротко поговорил по мобильному и сообщил, что хозяина нет, а без него никого в дом впускать не велено.

«Начинается!» — раздраженно подумал Антон. Этак ни одного преступления не раскроешь, если ждать их величайшего дозволения.

Доходчиво объяснив охранникам, что он сюда пришел не милостыню просить, а расследовать убийство и лучше его впустить, Барсиков оказался в просторном дворе Меньшикова.

— По аллее направо, — пояснил ему Костя, как добраться до дома. — Вас проводят. — Он снова стал нажимать кнопки мобильного, без которого, казалось, не мог решить ни одного вопроса.

Через две минуты из-за зарослей сирени явился провожатый — крепкий пожилой мужчина с бакенбардами и большими садовыми ножницами.

— Вы, вероятно, садовник? — спросил Антон по дороге, представившись. Капитан решил не терять времени зря, познакомиться с прислугой не помешает. — Давно здесь работаете?

— Я не садовник, а дворецкий! — ответил мужчина. — И не работаю, а служу. На мне, если хотите знать, весь двор держится. Я тут за порядком слежу. Главный, так сказать, по территории. Позвольте представиться, Павел Николаевич Петрищев. Потомственный дворецкий, он же дворник! — произнес он с достоинством.

— Если вы главный, то, вероятно, знаете, кто находился на территории особняка двенадцатого мая, кто уходил-приходил в тот день и на сколько.