Открыв дверцу скрипучего гардероба, она сразу же увидела своё платьице, красное в горошек. Катя сунула руку в карман и нащупала крепко завязанный узелком носовой платок.

«Вот они! Целы! Надо сейчас же их посадить», — решила Катя и побежала в сад.

Она нашла возле сарая лопату и уже собралась устроить грядочку, как вдруг у её ног зашевелилась трава и чёрный гладенький Крот открыл дверку своей норки.

— И как это я не заметила её раньше? — ахнула Катя. — Вот же, у самой ноги, не кочка, а зелёная крыша, и не сучочек, а труба торчит, такая маленькая, и фонарик у входа.

Крот деловито вытащил на свет лопату, маленькую тачку и подслеповато прищурился на девочку: опасно или нет? Может, сбежать?

— Не бойся, — шепнула Катя, — я…

Она не успела сказать, что любит кротиков и рада его видеть, как вдруг Крот моментально дал задний ход: фьють — и нет его вместе с тачкой.

— Он тебя не знает, вот и испугался! — сказал кто-то очень тоненьким, скрипучим голоском.

Это был Муравей.

В полосатой тельняшечке, в кепочке набочок, он сидел на еловой шишке и болтал ножками.

— Привет! Узнаёшь старых друзей?

— Конечно! Здравствуй, Муравей.

Катя не верила своим глазам: всё снова, как раньше. Продолжается!

Муравей свистнул, и из травы вылезли муравьишки, очень похожие на папу, — девочки и мальчики. Мальчики в трусиках, девочки в юбочках и с куколками в лапках.

— Вот знакомься — моя семья. — И приобнял жену Муравьиху. — Уходим мы отсюда, — доверительно сказал он. — Житья не стало: дым, чад… Кроты уже перебрались поближе к лесу. Вон последние уходят. — И Муравей кивнул вслед Кроту, который снова вытащил свою тачку из норы и торопливо покатил её, виляя между камешками на дороге. — И нам пора! Увидимся! — крикнул Муравей и исчез в траве.

«Странно это всё, странно», — как во сне, подумала Катя.

— Катя! — крикнула из дома бабушка. — Помоги мне сумки разобрать! Куда ты подевалась?

Катя сунула платок с семечками в карман и улизнула на улицу.

Оглядываясь по сторонам, она шла и не узнавала родной посёлок. Всё суетилось. Спешно мели и подчищали дорожки в садах, перекрашивали заборы, меняли названия улиц и переулков. Катя помнила, что улица, по которой она шла, прошлой весной называлась «Ул. Пер. див.», то есть «Улица Перекопской дивизии». Теперь же на табличке значилось: «Ул. Ог. Лош.», то есть «Улица Огуречной Лошадки». И на маленькой площадке перед входом в парк раньше посреди клумбы бил фонтанчик из разинутого ротика золотой рыбки. А теперь посреди розочек стояла на постаменте бронзовая Огуречная Лошадка. Будто остановившись и присев на задних ногах перед прыжком, она вскинула вверх передние копытца, а на спине у неё сидела девочка, тоже бронзовая, в ромашковом венке, и её голые пятки весело торчали вверх.

«Это, кажется, я», — остановилась Катя.

Возле памятника толпились иностранцы. Три группы. И экскурсоводы на трёх языках объясняли, что к чему и почему.

«И когда это всё успело сделаться? Может, она где-то здесь? Ведь говорят же о ней все: на базаре, на станции, в магазине. Спросить бы у кого, узнать, — думала Катя, бродя по дорожкам парка. — Может быть, она не пропала? Надо позвать её».

Катя оглядывалась, ища глазами, где бы сорвать травинку — узкую и остренькую, чтобы натянуть её струной в ладонях и дунуть хорошенько. Вдруг она появится!

Но травы, высокой сочной травы, не было. Там, где мощно кустились репейники и осот, там, где ещё в прошлом году было ослепительно много одуванчиков, теперь щетинилась постриженная, как под машинку, жёсткая травка. Газончики, газончики, а на них белые столы и стулья под пёстрыми зонтами: кафе, бистро и реклама, реклама…

Вдруг девочка увидела разноцветные ветряки и вертушки над крышей знакомого дома. «Вот кто мне нужен — Дачник-неудачник. Он всегда интересовался Лошадкой больше всех».

Дачник-неудачник давал интервью иностранцам. Седые фрау и герры щёлкали фотоаппаратами, жужжали кинокамерами, заглядывая в каждый закоулок невероятно интересной дачи. Вот когда пробил звёздный час Дачника-неудачника. Он ходил большими шагами вокруг своего сарая-мастерской, размахивал руками, объясняя, откуда Огуречная Лошадка разбегалась и как взлетала над забором. Он давал автографы и принимал красивые позы на фоне памятного монумента, сооружённого им посреди двора. Это была конструкция! Маленький бочонок из-под пива с самоварной трубой вместо головы.

Катя, удивляясь всё больше и больше, вошла в раскрытую настежь калитку. Хозяин, не переставая улыбаться иностранцам, распахнул Кате свои объятия.

— Да вот же она, эта чудесная девочка! Подружка моей Огуречной Лошадки! — И, притянув Катю к себе, он широко улыбнулся сразу во все видеокамеры и фотоаппараты.

— Пустите меня! — Катя вырвалась и бросилась бежать.

Дом Повара сиял как новогодняя ёлка, вспыхивая зелёным и красным неоновым светом. Нож и вилка, торчащие из рекламной курицы над входом, давали понять, что здесь вас вкусно и досыта накормят. Жирный дух шашлыка поднимался к небесам, заглушая запах скошенной травы.

Повар, всё такой же тощий, у раскрытого окна своей кухни деловито стучал ножом, и на весь переулок пахло жареным. Заметив Катю, он заулыбался и замахал руками, приглашая её зайти.

Во дворе у Повара толпились туристы. Он угощал их рассольником и огуречным салатом «Лучший друг». При этом он успевал помешивать поварёшкой в большом котле и раздавать автографы. В витрине посреди закусок красовалась его новая книга — бестселлер «Зелёный пришелец». На обложке Катя узнала себя верхом на Огуречной Лошадке. Бежать отсюда! Немедленно!

Дорога привела её к старому, заброшенному аэродрому. Здесь они с Огуречной Лошадкой много раз скакали, разгоняясь, прежде чем взлететь. Только здесь пока ещё ничего не изменилось. Между плотно пригнанными каменными плитами прорастала гусиная травка и подорожник. Катя сорвала травинку, зажала её ладонями так, что та натянулась зелёной стрункой, и дунула. Раздался переливчатый долгий звук. Катя засмеялась… и вдруг — ту-дух, ту-дух, ту-дух! — к ней мчалась, закинув рогатую башку, коза Алексашенька.

— Всё… всё… всё… не могу… не… не могу больше… — тяжело поводя боками, проблеяла она, валясь с копыт.

Некоторое время она лежала, будто в обмороке, потом засучила ногами, дёрнула хвостиком и поднялась.

— От кого это ты так удирала? — спросила Катя.

— Ни от кого. Я тренируюсь. — Алексашенька перевела дух.

— Зачем?