кто успеет перевести на его имя деньги. По адресу: «Москва, психлечебница, 14».

Возвращаясь с работы, встретил одноклассника. Он теперь в партии Жириновского, и тот назначил его губернатором Аляски. Одноклассник доволен и собирает теплые вещи. Я сказал, что они ему пригодятся в любом случае.

У подъезда сидели старушки в противогазах. Рядом стояли два «Мерседеса» — значит, опять к пятилетнему Вовке приехали его приятели. Да, бизнес помолодел. Пока Вовкин папа продавал лес, а мама — себя, Вовка продал их обоих.

В лифте нос к носу столкнулся с соседом, которого разыскивает милиция, — он взял в банке большую ссуду, половину отдал милиционерам, поэтому они ищут его на Камчатке.

Дома жена по телефону продавала и покупала сахар. Деньги она тоже получала по телефону. Это еще ничего — у соседа жена по телефону интимные услуги оказывает. Говорит: «Вот я расстегиваю у вас пуговицу, другую…» Муж схватил трубку, кричит: «Застегнись! Выходи на митинг!»

На ужин пили чай из пачки со слоном. Когда я пригляделся, то понял, что человек, который сидит на слоне, чем-то похож на Черномырдина, а слон — на Гайдара! Забыл сказать, что чай мы заваривали последний раз год назад, а теперь только доливаем воду.

Потом смотрели телевизор — шейп-шоп-шоу. Кому-то опять повезло, и он выиграл большой гамбургер, а вот мужчину, выигравшего «Жигули», жалко: его, вероятно, убьют на выходе. И преступников, как всегда, не найдут.

Легли спать усталые. Уже засыпая, жена спросила, убрал ли я со стола стакан. Вставать было неохота, и я сказал, что убрал. Ночью пуля залетела на кухню и разбила стакан. Утром, подметая осколки, я подумал: когда бьется посуда — к счастью!

Тайна

Из жизни

В начале 70-х годов было несколько переоценок, готовились они в строжайшем секрете. А затем было так: в Комитете цен СССР мне давали под расписку запечатанный сургучом конверт, я приносил его в издательство, а там конверт вскрывали и… согласно технологическому процессу бумажки с новыми ценами поступали в корректорскую на вычитку, к техредам на разметку, потом в типографию: в наборный цех, печатный, брошюровочный…

А в Комитете недоумевали: почему о предстоящем повышении цен известно заранее, если все готовится в строжайшей тайне?

Культура

По телефону позвонили:

— Виктор Михайлович?

Я говорю:

— Я.

— Виктор Михайлович, это из газеты…

Я говорю:

— Я.

— …Не слышит, козел. (Громче.) Виктор Михайлович, это из газеты, не могли бы вы ответить?..

Я говорю:

— Кто?

— Старый хрыч, совсем оглох! (Громче.) Виктор Михайлович, мы вас так любим, не могли бы вы ответить на один вопрос?!

Я говорю:

— Да-да, я слушаю!

— Виктор Михайлович, что вы думаете о современной культуре?!

Я говорю:

— Я слушаю…

— Глухой кретин! У меня уже мозоль на языке! (Громче.) Виктор Михайлович, мы хотим узнать, как вы оцениваете состояние современной культуры?!

Я говорю:

— Какой дом культуры?..

— Ну блин! Его убить мало! (Громче.) Виктор Михайлович, мы опрашиваем известных людей!..

Я говорю:

— У меня нет идей.

— Сволочь глухая! Кому твои идеи нужны?! (Громче.) Мы спрашиваем ваше мнение?!.

Я говорю:

— Какое имение — я в квартире живу, в двухкомнатной…

— Чтоб ты в ней и помер, гад! (Громче.) Виктор Михайлович, мы спрашиваем ваше мнение о современной культуре, вы слышите?!

Я говорю:

— А почему обратились ко мне?

— Ну блин! Чтоб ты!.. (Громче.) Мы опрашиваем уважаемых людей!

Я говорю:

— Повторите, пожалуйста, последнее слово, а то мне послышалось…

— Что вам послышалось?!

Я говорю:

— Музей… музей надо открыть современного искусства!

— Спасибо, Виктор Михайлович!. И последнее: нам нужна ваша фотография!..

Я говорю:

— Я согласен, порнография — это плохо!

— Ну сволочь! (Громче.) Фотография ваша нужна!

Я говорю:

— Все раздал, остались только, где я некрасивый!

— Кретин, он думает, что на других он красивый! (Громче.) Виктор Михайлович, не беспокойтесь, вы везде великолепны! Курьера посылаем прямо сейчас, скажите адрес!

Я говорю:

— Пишите: психбольница № 1, палата для козлов, сволочей и глухих кретинов!

В трубке раздались короткие гудки.

Судьба

Молодой человек Киселев почувствовал себя плохо и пошел к врачу.

— Покажите левую ладонь, — сказал врач. Киселев показал.

— Что ж вы хотите, — сказал врач, — у вас линия жизни в тридцать лет кончается.

— Так что ж мне теперь делать? — испугался Киселев.

— Ну ладно, — сказал врач. — так и быть… Он взял фломастер и удлинил Киселеву линию жизни почти до запястья.

— Спасибо, — сказал Киселев и, смущаясь, спросил: — А… а насчет денег там как?

Врач глянул на ладонь и нахмурился.

— Сколько вы получаете?

— Сто двадцать, — сказал Киселев.

— Все верно, — сказал врач.

— А… а ничего нельзя сделать? — заискивающе улыбнулся Киселев.

— Ну, я не знаю, — сказал врач.

— Ну я вас очень прошу, — сказал Киселев, — я в долгу…

— Ну ладно, — сказал врач, — давайте руку.

Он провел Киселеву линию, тот щекотно поежился.

— А… а вот чтобы одаренность, талант… там у меня линия как? — кивнул на свою ладонь Киселев.

Медик надел очки и внимательно вгляделся в его ладонь.

— А у вас ее вообще нет, — спокойно сказал он.

— Как так? — растерялся молодой человек.

— Не знаю, — сказал врач, — только нету.

— А… а может быть?..

— Нет, нет, — решительно замахал руками медик, — это вопрос щепетильный.

— Ну я вас очень… очень в долгу…

— Ну я не знаю, — задумчиво сказал врач, — я сделаю вас талантливым, а вы чего-нибудь… не того чего… Талант ведь разный бывает: злой, добрый…

— А вы сделайте, чтобы я был добрый! — жадно попросил молодой человек. Медицинский работник вздохнул, взял фломастер и провел ему еще одну линию.

— Все? — спросил он.

— Н-не… совсем, — краснея и пряча глаза, сказал Киселев. — А… а с женщинами у меня как будет?

— Вы женаты? — спросил врач.

— Женат, — сказал Киселев.

— Вот так и будет.

— А… а ничего нельзя?..

— Нет, — твердо сказал врач, — это выше моих сил.

— Ну я очень прошу вас!

— Нет, нет, нет, — повторил врач.

— Ну я в долгу не останусь, — напомнил Киселев.

— Нет, нет, нет, — повторил специалист.

— Ну… я три раза в долгу не останусь, — предложил молодой человек.

— Ну ладно, — сказал медицинский работник. — Только из чисто научных соображений.

И он вывел на ладони Киселева еще одну линию.

— Теперь все? — спросил он.

— А что еще может быть? — деловито спросил Киселев.

— Еще… удовлетворенное тщеславие.

— Это важно, — определил Киселев, подставил ладонь и после того, как там появилась еще одна кривая, осторожно потрогал ее пальцем. — Ну… ну а еще… еще что-нибудь есть?

— Еще?.. Еще… ну, еще порядочность, — с трудом вспомнил эскулап.

— Порядочность… А