Грузили «Студебеккер» долго, с передышками. Садились на брёвна, курили, потом снова с матерком и приговорами брались за лесины.

Я старался работать на равных.

– Отдохни, парень! – отстранил меня рукой один из мужиков, когда я пытался ухватить толстый конец бревна. – Надорвёшься. А тебе ещё детей делать надо. Посиди!

– Пусть поработает! Ничего! Берись за лёгкий конец! – дядя Миша отечески подтолкнул меня к бревну. Потом, уже мужикам, расхваливая качество товара: – Лесины сухие, прожаренные, ровные. Хороший дом будет! А в доме – жена хлопотать. Жизнь!

– Михаил, а ты чего не женишься? – вдогонку сказал мужик с весёлой фиксой во рту. Было видно, что приезжие моего наставника хорошо знали.

– Конец обломил! Давай, грузи! Много будешь знать…, – и легко закинул на самый верх комель, а стоящий в кузове, снова блеснув фиксой, подхватил бревно и бережно уложил в ряд с остальными.

Работали долго, но слаженно. Вот уже хвалёная американская машина заметно осела на рессорах, брёвна выше бортов.

– Аллес, – сказал дядя Миша, – в смысле звездец! Коробочка полна до краёв. За эти бублики гоните тугрики!

Мужик, тот, который с фиксой, отвёл в сторону наставника, и о чём-то долго с ним шептался.

– Идёт? – сказал мужик.

– Идёт! – сказал дядя Миша, и посмотрел в мою сторону: – На мальца вот – тоже надо накинуть!

Мужик полез за пазуху, вытащил завёрнутые в носовой платок деньги и стал зубами развязывать узелок:

– Во, тварь, баба! В платок заверни! В платок заверни! Всю плешь проела, стерва!

Все вокруг засмеялись.

– Ты бы в её шерстяной кисет деньги спрятал, и вместе бы сюда прибыли.

– С бабой, что ли? – прикинулся простачком кто-то из мужиков.

– Можно и без бабы, лишь бы кисет не прохудился!

Мужика достали подначки товарищей и он, разозлившись, рванул зубами батистовый в кружевах платок, располосовал его, отдал деньги дяде Мише, а концами платка вытер пыльное потное лицо, и, скомкав, бросил себе под ноги:

– Приеду, прибью, чтоб не позорила!

Мужики, посмеиваясь, расселись в ряд на одном из брёвен, как стая старых воробьёв, и все разом полезли за куревом.

– И-эх! Винца бы теперь… – сказал кто-то из мужиков. – С делами-то до вечера управились.

Мужики наперебой стали говорить: как они дружно загрузили машину, какой лес – прямо под венцы готов! и как хорошо бы это дело обмыть, чтоб изба стояла окнами на солнце, и чтоб в избе дети бегали…

Кто-то из мужиков затянул похабное:

– Ага! Изба нова тёсом крыта…

Дядя Миша внимательно посмотрел на меня, подумал и лёгким движением смахнул меня с бревна:

– Сбегай на кордон! У тебя ноги, как крылья. Почин обмыть надо. Скажи – дядя Миша велел бутылку самогона дать.

– Кому сказать-то? – я всё тянул время. Бежать по лесу в такую даль мне вовсе не хотелось. Может, мужики передумают.

– Ты дурака из себя не строй! У тёти Маши спроси. Марш! Одна нога здесь, другая на кордоне! Да закусить что-нибудь принеси! – крикнул вдогонку. – Скажи – мы с ночёвкой на вырубке остаёмся. Пусть продуктами обеспечит. Ещё скажи, мол, рассчитается потом дядя Миша. Гони!

Для вида я пробежал трусцой до первого поворота, а потом перешёл на шаг. Руки, ноги, спина – всё тело болело так, будто по мне протоптал табун лошадей. Завалиться бы теперь прямо здесь, на дороге. Отлежаться, а потом можно и бегом до кордона.

Я присел на поваленное трухлявое дерево и прикрыл глаза. Всё равно, если идти медленно, то затратишь уйму времени, а так – отдохнул, и – бегом до кордона! Даже ловчее получится и быстрее.

Мои логичные рассуждения привели к тому, что здесь, на брёвнышке, можно без угрызения совести немного и отдохнуть. А почему нет? Догоню, небось! Небось, успею!

Рядом крикнула какая-то дурная птица, да так, что я чуть не свалился с лесины и открыл глаза. Солнце теперь густо проблёскивало, путаясь в частом гребне сосняка, и дробилось оранжевыми слепящими осколками, разбиваясь о красные стволы обступивших меня деревьев. Вот так отдохнул! Вечер… А до кордона ещё ой-ёй-ёй, сколько! Мужики ждут. Мужикам выпить охота. Как же мне их не уважить? Бегом! И только бегом!

Чтобы спрямить дорогу, я решил махнуть через лес. Сплошной выигрыш во времени и расстоянии. Зачем петлять по песчаной разбитой машинами дороге, когда напрямую по зелёной травке – рукой подать!

Эх, ноги, мои ноги!

Я, забыв про усталость, ломанулся через неглубокий овражек, мимо густой заросли дикой малины с обильными, ещё в чуть розовых пупырышках ягодками, каждая величиной с булавочную головку. Солнце вместе со мной, обдирая бока о красную шершавую кору сосен, бежало рядом. Ничего, успеем!

Вот уже и березняк устало развесил зелёную бахрому, спокоен и невозмутим. Ни один листочек не шевельнётся. Отдыхает от жары и птичьего гомона. Скоро покажется и дом Лёшки Лешего, живущего на отшибе, и осторожного, как бирюк перед облавой. И что ему за охота жить вот так, без людей, с одной тёткой Марьей, которая, наверное, сама над собой не хозяйка в этой глуши? Теперь вот и её крестница, студентка, москвичка эта, здесь тоже… Небось, тоскливо ей одной-то? Скажу: давай, Маргарита, со мной на вырубку сбегаем! А потом я тебя до дома по лесу провожу. Боишься – по лесу одной-то?

Вдруг мои размышления о жизни будничьей и скушной местных обитателей, оборвала дорога, такая же изрытая грузовиками, как и та с которой я свернул.

К дому лесника подходила тоже дорога, но та была не растерзанная и рваная, как эта, а зелёная, аккуратная, отутюженная, поросшая травой-муравой, чуть примятая колёсами легковушек. По ней грузовики не ходят. Если и проедет когда бортовая машина, то налегке, не гружёная. Такая – дорогу не разворочает.

Остановился, поковырял носком сапога сыпучий песок на отвале, – всё правильно, дорога та же, по которой мы утром ехали на вырубку. Куда ж теперь идти? Солнце садилось – по какой стороне? По левой. А теперь где оно находиться? Я посмотрел на косматившееся в сосновом гребне остывающее светило. Солнце – с правого боку. Как же это так? Бежал, бежал, и солнце за мной бежало с левой руки, не могло же оно меня перегнать и очутиться теперь с правой руки. Во, дела! Куда ж теперь идти?

Я повернулся так, что солнце опять у меня было с левой стороны, и побежал теперь уже по дороге, чтоб не сбиться.

Бежал тяжело и долго, ноги вязли в песке, а солнце между тем совсем опустилось на землю. Лес поредел. Теперь передо мной поперёк дороги стелились только тени, длинные до бесконечности. А дорога без конца и без края.

По моим рассуждениям, я давно бы уже вышел на кордон, а впереди всё та же сыпучая зыбь.

Я остановился и стал вспоминать: с какой стороны было солнце, когда мы ехали на вырубку. Точно! Солнце было с левой стороны. И так, если рассуждать здраво, то, чтобы мне добраться до кордона, надо по всем правилам обратно идти так, чтобы солнце было с правой стороны.