Следующую часть (вставку, переход во времени для остроты восприятия или просто авторский выпендрёж) можно было бы назвать так:

Записки, сделанные в стадии давно запущенной болезни. Или бред стремительно стареющей женщины, каждый день теряющей силы. Или оптимистичнее: агония жизни плохой, но уходящей...

Факт тот, что эти записи были сделаны совсем незадолго (за каких-нибудь пару лет) до начала Новой жизни. Нет, не так: до начала Жизни. Есть родители, которые дали существование, за что им низкий поклон, разумеется, а есть тот, кто подарил Жизнь. Так вот, существование без Жизни есть мучительное отсчитывание дней до конца. И вот, наконец, в моем существовании наступает момент, когда Жизнь постепенно начинается. Или рождается... Естественно, в муках.

Кстати, вставок будет несколько. С перерывами на основной текст.

Итак...

4 февраля

Опять кошмар утра. В смысле — кошмарное утро. Другим оно и не бывает. Объяснить это очень трудно: всё, всё вокруг кажется тошнотворным, серым и липким. А на своё отражение в зеркале смотреть вообще невозможно — столбняк ужаса пронзает от макушки до пят. Чуть-чуть в себя приводит душ... до которого ещё дожить надо. Был бы пистолет, давным-давно застрелилась именно утром...

Кстати, как я могу отличить свои болезненные мысли и чувства от нормальных? И могу ли? Если всё теперь в моей голове — «записки сумасшедшего», то какой смысл писать, думать, делать выводы, спорить, вообще жить? Обычно в таких ситуациях говорят, мол, «вскрытие покажет», так в данном случае и оно не покажет — никто ж не будет мне вскрывать мозги. А может завещать науке мой больной мозг? Надо подумать. Хоть что-то полезное сделать для человечества.

Я люблю (очень) и любима (кажется... вроде бы... пока что...). Оказывается, этого недостаточно не только для того чтобы быть счастливой, а даже просто для того, чтобы хотеть жить! Червячок радости... Он был во мне, жил, даже в самые страшные дни. Иногда мне казалось, что он исчез (это когда крохе-дочурке было плохо, когда дикие страхи одолевали меня), но малыш-червячонок вовремя выползал из своего укрытия... Я, наверное, неправильно его назвала: не червячок радости, а червячок радостной надежды. Так вот, он успевал вовремя появиться, когда, казалось, я балансирую уже на самом краю. Успевал, лапочка. Но теперь, кажется, издох. Его нет уже очень долго. Порой какое-то чувство, близкое к тому, что дарил мне червячок, вдруг пытается появиться, родиться где-то внутри меня: не в голове, а в животе (как и положено червячку), и я начинаю радоваться безмерно, зову его, ласкаю рукой животик. Вдруг я начинаю видеть солнышко, в смысле — замечать его... Вдруг мелькают в голове картинки какого-то хорошего будущего... Но это — мгновения, секунды. Потом, очень быстро — всё. Пустота в животе. Или, в лучшем случае, «фантомные боли» радости и надежды.

Сны. Идиотские, яркие, эмоциональные сны. Радость для любого психоаналитика: тут тебе вся неудовлетворенность жизнью, все страхи и сомнения. А вот и фигушки: это уже давно не мои сны, а происки моих лекарств. Я уже не знаю, где кончаюсь я, и начинается, к примеру, золофт. Помогает ли он мне? Видимо, да, потому что всё не так ужасно, как было раньше. Польза лекарства определяется по степеням: «ужас» или «ужас-ужас»? Смешно.

Причиняю много боли и страданий любимому человеку. Я хочу его порадовать, хочу быть здоровой и весёлой (ведь это всё, что ему нужно), но не в силах. Ни в физических, ни в моральных. Где ты, червячок?

Тебя убила мамочка. Бывший супруг-с? Как было сказано в замечательном фильме: «Он — всего лишь орудие». Не более того. Любимый говорит, что мою мать оправдывает её собственная болезнь, он отчего-то убежден, что она не вполне нормальна. Видимо, просто не видел человек прежде такие экземпляры, вот и не верит, что это может быть очень даже нормой.

В любом случае, это оправдание не «катит» в моих глазах. Пусть меня разобьёт самый страшный паралич, если я так разрушу жизнь своей дочери, как разбомбила мою моя мать. Ошибки могут быть у каждого, но стратегия и тактика «страдай и мучайся, дитя моё» — это я даже не знаю, как назвать. Боже, как я любила её, как верила! Всё детство, всю юность мою... Потом появились сомнения, потом я почувствовала её железную руку на моей шее. Потом она стала эту руку сжимать. Господи, сколько силы и злости в её руке! И какой мама оказалась двуличной — вот, о чём я никогда прежде не догадывалась! Никто, как она, не умеет притворяться доброй, нежной, слабой и беззащитной! Она всегда умела сделать «бедненькие» глазки так, что все вокруг рыдали. А в ней силы и агрессии — на пятерых хватит. За что она ненавидит любимого моего человека, за что так растоптала нас? Да, он — умный (умнее её), образованный (поболе, чем она). Это даже неинтересно разбирать, тут всё и так ясно. Но заодно она возненавидела и меня. Или всё-таки никогда и не любила, а всю жизнь играла? Не верю. Да, она любила меня всё меньше и меньше, по ходу того, как я не оправдывала её честолюбивых надежд, но последний удар оказался самым страшным: я выбрала не того человека. Не того, который был нужен ей.

Возможно, она сама не осознает своей силы, но факт остается фактом: червячка прикончила она. Не прощу ей этого никогда. Мне без него — смерть.

У моей мамы педагогическое образование. Советское. Провинциальное. Поэтому она в семье — педагог никакой.

Мамочка моя всегда была великой труженицей, просто какой-то рабочей лошадкой. Если она не сидела за письменным столом, то непременно делала в доме уборку, готовила обеды-ужины, мучительно бродила по магазинам, добывая хоть какую еду и возвращаясь домой с тяжеленными сумками — до сих пор ума не приложу, как она таскала подобные тяжести! А в сумках были, как водится, гнилые овощи, жалкие мясные обрезки, кусок вареной колбасы, молоко, хлеб... Ну, всем известен сей советский кошмарный набор корма для людского скота, ежели приобретаешь пищу не с «заднего кырильца» магазинов. «Заднее» же крыльцо — это было не из нашей жизни. Мои родители принципиально этого не умели и не хотели делать.

— Мерзость, гадость, спекуляция.

Не понимаю, почему добывать еду с помощью денег — это гадость? Но для них, видимо, как для настоящих советских людей (несмотря на всё их якобы антисоветское диссидентство), важно было отдавать деньги именно в руки государства, но не в коем случае какого-то «частника». Государство за их деньги бросало им в лицо гнильё и тухлятину, а они, честные и чистые интеллигенты, волокли это домой, детям. И гордо презирали тех «непорядочных» людей, которые умели «достать», а на самом деле — купить из-под прилавка для своих детей доброкачественные продукты. И я бы не осуждала за это родителей, даже отца не осуждала бы (ну, бывают такие мужчины, не умеют они добывать мамонта для семьи, что ж поделать, не действует безотказно в наше время механизм естественного отбора, увы), но вот только гордиться собой им в этом случае не стоило бы... Тоже мне — хранители социалистических идеалов!