– Что это за отребье ты мне привел? – проворчала она своим скрипучим голосом и, достав откуда-то из складок юбки трубку, начала ее раскуривать.

– Твоя новая ученица и помощница. Научи ее всему, чему нужно, – сказал Джером.

– Она какая-то другая. Не похожа на предыдущих, – сказала Герда. Я тогда не поняла, что она имела в виду.

– Неважно. Ты же знаешь, что потом будет, – ответил Джером.

– Да, это точно. Можешь идти, Джером, я пригляжу за ней.

Джером ушел, оставив меня один на один с этой ведьмой, дымящей как паровоз. До сих пор я не испытывала неприязни ни к кому из людей, но один вид этой старухи вызвал во мне жуткое отвращение.

– Иди сюда, – сказала Герда, поманив меня пальцем.

Я подошла, и старуха начала медленно рассматривать меня с ног до головы.

– Повернись, – сказала она.

Я стояла, не желая повиноваться ей.

– Повернись, кому говорят, – снова потребовала она.

Я по-прежнему не двигалась, и тут она со всего размаха дала мне пощечину. Я и сейчас не могу понять, откуда у этого старого создания взялась такая сила. Я почувствовала кровь во рту, все лицо горело, и из глаз сами собой брызнули слезы.

– Если я говорю повернись, значит, повернись! – закричала она. – Сейчас принесу тебе вещи. А этот наряд можешь припасти для бала, если, конечно, он еще будет в твоей жизни, – с этими словами старуха повернулась и, забравшись в фургон, начала искать одежду для меня.

«Надо бежать!» – подумала я, и, как будто прочитав мои мысли, из фургона донесся скрипучий голос Герды:

– И не думай о побеге. Если попробуешь бежать, то разбираться с тобой буду уже не я. И поверь, получишь ты сполна.

Через какое-то время она вышла с ворохом тряпок в руках и бросила их мне под ноги.

– Одевайся.

– Но у меня есть своя одежда. Она у меня в мешке, – сказала я.

– Твое тряпье давно разобрано нашими красавицами. Надевай это, ботинки возьмешь вот эти. – И она протянула мне пару жутких, старых, дырявых ботинок, которые были большими для меня.

«Лучше не спорить с ней сейчас, а позже попробовать найти Алессандро и поговорить с ним», – решила я. Подняв тряпки, которые должны были стать моей новой одеждой, я забралась в фургон, чтобы переодеться.

То, что дала мне старуха, оказалось жутким рваньем, которое принадлежало, по-моему, всему табору. Юбка болталась на мне, пришлось подвязать ее обычной веревкой. Нижняя рубашка была явно мужская и вся латанная-перелатанная. А жилет, который я надела сверху, был весь изъеден молью, но зато подходил мне по размеру. Ботинки оказались огромными, а так как мне не дали теплых чулок, то ноги болтались в этой обувке и то и дело норовили выскочить из нее. В таком вот жалком виде я и предстала перед старухой. Увидев меня, она криво улыбнулась и сказала:

– Пошли, поешь что-нибудь.

Она двинулась вперед, а я пошла за ней. Пока мы шли, я поняла, что фургоны и повозки стоят по кругу, в центре которого был разожжен большой костер, возле него сидело много людей.

Мы с Гердой подошли к костру, и все уставились на нас.

Возле костра лежали какие-то объедки, и старуха, подтолкнув меня к ним, сказала:

– Вот и твой ужин!

Все рассмеялись, за исключением меня. Я попыталась выбежать из этого круга, но дорогу мне перекрыл огромный детина. Я вспомнила, что он был клоуном на представлении, но сейчас на его лице я не увидела ни крупинки смеха или доброты. Попятившись назад, спиной я уперлась в кого-то другого. Обернувшись, я увидела беззубого цыгана, смотревшего на меня и улыбавшегося во весь свой беззубый рот. Он попытался обнять меня, но я отстранилась от него и попала в объятия кого-то другого – на этот раз толстого и низкого рыжеволосого человека. Они все начали пихать меня от одного к другому. Я слышала смех женщин и выкрики: «У нас не любят чужих!» Мне казалось, что этот кошмар и унижение будут длиться вечно. «Где же Алессандро? Он бы не позволил им так обращаться со мной!» – думала я.

– Хватит вам! Кому говорю! – услышала я голос Герды. – Она слишком хороша для тебя, бродяга. А ну, не тронь ее!

В конце концов, старуха, распихав мужчин, подобралась ко мне и, схватив за волосы, которые давным-давно выбились из прически и свободно спадали на спину, потащила от костра.

Дотащив до фургона, она пихнула меня к колесам и бросила на колени кусок хлеба.

– Ешь! – приказала она.

Я заливалась слезами и даже думать о еде не могла. Старуха отошла куда-то и вернулась с толстой грубой веревкой, на которую было прикреплено несколько колокольчиков. Опустившись на колени, Герда схватила мою ногу и обмотала веревку вокруг лодыжки. Она больно впилась в мою нежную кожу, от чего я еще сильнее взвыла.

– Прекрати реветь, идиотка! Второй конец я повяжу себе на руку и пойду, подремлю часок-другой. Не смей никуда уходить. Я наказала всем следить за тобой. И не думай, если ты никого не видишь, это значит, что рядом никого нет. У нас у всех глаза на затылке. Сиди тихо и ешь свой хлеб, – с этими словами Герда развернулась и залезла в фургон, оставив меня наедине со своим горем.

Я проплакала целую вечность, пока не поняла, что слезами я не смогу себе помочь. Я попыталась успокоиться и начать размышлять трезво. Я не понимала одного – почему со мной так грубо обходятся? Я ведь ничего не сделала и была готова помогать им во всем. И почему я не вижу нигде Алессандро? Обдумывая все это, я принялась есть хлеб, который дала мне старуха. К моему счастью, факел, прикрепленный над входом в повозку, давал мало света, и я не могла увидеть, что же я ем, но чувствовала, что ем очень черствый и местами заплесневелый хлеб.

«Я не знаю, почему они так поступают со мной, и я не знаю, где Алессандро, но я знаю наверняка одно – тут у меня нет друзей». – Придя к такому выводу, я окончательно успокоилась и начала думать о том, как убежать из этого ада.

* * *

Через какое-то время старуха вылезла из фургона и потащила меня к уже затухавшему костру. Возле него не осталось почти никого, только пара лилипутов спала на тонкой подстилке вблизи огня. Я могла свободно передвигаться, потому что старуха развязала веревку. Следуя ее указаниям, я принесла кое-какой еды, и мы начали готовить нечто, напоминающее суп. Дома я бы ни за что на свете не притронулась к таким помоям, но сейчас мне было все равно. Я жутко замерзла за ночь, и горячая жижа с противным привкусом согрела меня изнутри. Потихоньку к нам начали подтягиваться остальные артисты: мужчины с заспанными и отекшими от алкоголя лицами, женщины с не до конца смытым гримом, цыгане, калеки и уродцы, карлики и лилипуты. Я и не знала, что в цирковом караване столько людей. Это удивило меня, но и напугало одновременно, – от стольких глаз не скроешься. Я отошла в сторону, но старуха пошла за мной и стояла все время рядом, то и дело поглядывая на меня своими прищуренными глазами. Наверное, она догадалась, что в толпе я пытаюсь высмотреть Алессандро, но его все не было.