Когда я толкаю плечом дверь, которая, по моим расчетам, ведет в отдел моды, она оказывается запертой. В недоумении толкаю еще раз. У меня появляется подозрение, что неприятностей мне сегодня не избежать.

— С какой стати вы ломитесь в отдел искусства? — возмущается проходящая мимо сотрудница — женщина средних лет с нелепыми косичками и сильно нарумяненными щеками.

Вероятно, я свернула не там и наткнулась на тайное логово Шейна Линкольна.

— Я ошиблась, извините. — Ретируюсь от злополучной двери, вжав голову в плечи. — Вы, случайно, не знаете, где найти Кристен Дрейн, директора отдела моды? — спрашиваю я женщину. Крохотная чихуахуа у нее на руках скалит зубы и рычит на меня.

— Марк Джекобс, прекрати, — приказывает она ему.

— Какой он милый! — подхалимничаю я.

— Это она! — ворчливо возражает она. — Вон там Риз, ассистентка Кристен, иди прямо. — Марк Джекобс разражается неистовым лаем.

Теперь я вспоминаю. Кабинет Кристен Дрейн находится в одном из длинных отсеков наискосок от кухни, что тогда еще поразило меня, поскольку это достаточно странное месторасположение для кабинета директора отдела моды.

У ее ассистентки запавшие темные глаза и впалая грудь — внешность в стиле ар нуво. На ней закрытая черная викторианская блуза, сапоги и черные шорты. Она вздыхает, когда я подхожу. На ее стуле ситцевая подушка с растительным узором — артишоки, ящерицы и терновник на синем полуночном фоне.

— Привет, Риз. — Я замечаю, что говорю почтительным шепотом, отдавая должное ее мрачной красоте. — Я — Кейт, новый стажер. У меня две статьи для Кристен.

Статьи довольно занятные — «Подберите подходящие медикаменты: Лекарственный дизайн» и «О, Мила! Что говорят о вас ваши брюки».

Оба материала выдержаны в формате вопросника. Нина поведала мне сегодня утром, что только благодаря таланту Лиллиан стало возможным объединить процесс самопознания путем выбора соответствующих ответов с модными разворотами.

Я передаю корректуру другому редактору: «Вам нравится розовый? Какие чувства у вас вызывает синий? Становится ли вам теплее на душе от желтого?» За вопросами следуют «Результаты», сопровождающиеся изображениями открытых топов, остроносых сандалий, огромных солнцезащитных очков, декоративной бижутерии «винтаж» и так далее — в розовом, синем или желтом вариантах. Все это молодежные, дорогие и модные брэнды.

Еще одна верстка, которую я несу, — разворот, посвященный косметике, имеющий целью выяснить, как читательницы относятся к оранжевой губной помаде. Простые вопросы: «Можете ли вы достать до пальцев ног? Любите картофельные чипсы с солью и уксусом? В средней школе вас терроризировала пожилая учительница танцев? Считаете ли вы, что ваши подруги откровенны с вами?» Я вижу имя автора статьи «О, Мила!» — Риз Мэлапин.

— Это ты писала? — заинтересованно спрашиваю я.

— Да. Я училась в Гарварде. Мое выпускное сочинение было на тему «Марксистская критика бантиков на женских брюках».

Ее черные глаза хищно сверкнули. У меня появляется ощущение, что Риз Мэлапин — девушка с топором за пазухой. И мне не хотелось бы оказаться поблизости, если она вдруг начнет им размахивать. Крохотные «звездочки» лопнувших кровеносных сосудов на суставах пальцев правой руки — признак булимии. Она замечает, что я смотрю на них, и быстренько прячет руки в рукава.

— Вот здорово! Ладно, отдам это Кристен. — Я толкаю дверь в комнату Кристен.

Риз предостерегающе вскрикивает, но слишком поздно.

Растянувшись на полу, прямо напротив письменного стола лежала женщина. Лицо ее было бледным, а поза со сложенными на груди руками больше характерна для вечного сна, нежели для кратковременного отдыха. Я отпрыгиваю и пронзительно вскрикиваю. Как подчеркивается в моей курсовой работе о страхе, которую я написала по нейробиологии на первом курсе, наш организм реагирует прежде, чем мы успеваем проанализировать то, на что реагируем. Сначала импульсы проходят через мозжечковую миндалину, которая дает команду на учащение пульса, дыхания и возрастания мышечного напряжения, а затем поступают в кору головного мозга, и тогда человек понимает, стоит бояться или нет.

Приходится признать, что спящий редактор не самое страшное зрелище.

У меня куча времени, и мой мозг успел обработать сигналы и заключить, что это ложная тревога. Однако вид «покойницы» все же напугал меня. Эта физическая реакция настолько естественна и сильна, что я чувствую себя просто оледеневшей и жду, когда это пройдет. Риз вырывает верстку у меня из рук и выпихивает за дверь. Охваченные ужасом, мы смотрим друг на друга.

— Ты разбудила ее? — шипит она.

— Не думаю! — Не знаю, что со мной происходит, но, по моему телу носятся мурашки.

— Ты чуть было не навлекла на всех нас огромные неприятности. Разве ты не знаешь…

Тут на сцене появляется Алекса. Она тихо прикрывает дверь в кабинет Кристен. Затем берет меня за руку своей тонкой ледяной рукой.

— Кейт, мне пришлось оторваться от работы из-за двух телефонных звонков. На тебя жалуются.

Все сотрудники в пределах видимости обратились в слух.

— Что за жалобы?

— Это конфиденциально, Кейт. — Она мягко выводит меня из кабинета Кристен Дрейн, и мы направляемся по коридору в наш отсек. — Одна из причин моего успеха в том, что я всегда зондирую ситуацию в стране, куда приезжаю работать. Тебе следует поступать так же. Постарайся узнать об окружающих тебя людях как можно больше. Нужно было поинтересоваться, кто из редакторов чем занимается, каким отделом заведует, прежде, чем стучаться в двери кабинетов. Ты должна была узнать, кто и о чем писал в последнем номере, прежде чем начинать разговор с кем бы то ни было здесь.

— Я читала последний номер, — протестую я. — Правда не обратила внимания на имена авторов публикаций и… гм… сведения об издании.

Она вздыхает:

— Настоящие журналисты в первую очередь читают сведения об издании.

Мои щеки пылают. Она права. Я не пошла бы работать в больницу, не узнав заранее, какой там персонал и на чем они специализируются.

— Я исправлюсь.

Пока Алекса молча сопровождает меня назад к моему столу, я замечаю, что во всех кабинетах руководящих сотрудников темно, как у Кристен. И большинство ассистентов, мимо которых мы проходим, разговаривают по телефону шепотом, как будто боятся разбудить спящего.

— Алекса, может быть, вы расскажете мне о привычках здешних сотрудников, например о «тихом часе»?

Ее взгляд говорит, что терпеть мою тупость — большое испытание для нее.

— Как проводят утро руководители — тебя не касается! Запомни раз и навсегда: не входи ни к кому из них и не стучи в двери до полудня. В понедельник работа начинается рано из-за редколлегии, а в остальные дни мы начинаем позже.

Вот и закуток стажеров. Новости, должно быть, распространяются здесь быстрее пожара, потому что Нина и Рэйчел, которые, разумеется, отправили меня в надежде именно на такой результат, выглядят очень довольными.