Едва рассвело, я продолжила путь в сторону Скарборо. Я была одна на свете, я чувствовала себя самым одиноким в мире человеческим существом. Торопливо шагая по дороге, я не останавливалась ни возле мангровых деревьев, ни возле морского винограда, чтобы поискать спелую ягодку. Я проходила мимо маленьких домиков и зеленых лужаек, на которых мальчишки иногда играли в крикет, но сейчас все еще спали. И даже в деревне никто еще не сидел в дверях своих жилищ. Автобуса не пришлось долго ждать, и в нем не было никого из знакомых, чему я очень обрадовалась. Водитель не обратил внимания, что я выгляжу несчастной и отчаявшейся, как человек, решившийся на побег.

К шести часам утра я стояла на окраине города, глядя на поблескивающие крыши домов и магазинов. Море было таким спокойным, что казалось нарисованным, а корабль, который должен был отвезти меня на Тринидад, уже ждал в гавани. Вдоль всей центральной улицы сновали люди, сгружая товары с грузовиков и тележек. Продавцы, готовясь к рыночному дню, выкладывали на полки овощи и фрукты.

Я поднялась на холм. Становилось жарко, солнце поднималось все выше по бледно-голубому небу. Скоро станет совсем жарко, и тогда мне уже не захочется карабкаться по холмам. Недалеко от церкви Сент-Джордж какая-то женщина поздоровалась со мной, как со знакомой, но я ее не знала и не стала отвечать. Присев на ступеньки церкви, я вынула манго и впилась в сочную желтую мякоть. Несколько минут я просто сидела и ела. Мимо меня прошли мама с дочкой — девочка в отглаженном и накрахмаленном новеньком школьном платье крепко держала мать за руку. Почему-то мне захотелось швырнуть в них манговой косточкой, но вместо этого я аккуратно положила ее на землю. Заметив торчащие из живой изгороди розовые цветы гибискуса, я подошла и сорвала один.

Могила моей матери заросла высокой травой, среди которой виднелись несколько ростков Ти-Марии[5]. Выдернув их, я также вырвала часть травы и сложила в кучку. Я обвела пальцем каждую букву надписи на деревянном кресте, где значилось «Грейс Анжела Д’Обади» — и дата смерти, совпадавшая с датой моего рождения. Положив цветок в изголовье, я легла на могилу и обняла ее в том месте, где, как мне казалось, должно было находиться тело матери. Я вновь залилась слезами. Нет, я не чувствовала себя несчастной. Я была брошена в грязь и ненавидела Романа за то, что он сделал.

Городская пристань была запружена народом, и трудно было понять, где начинается, а где заканчивается очередь за билетами. Большинство людей, толпившихся возле ограждения, ожидали начала посадки. Судно должно было отчалить в одиннадцать тридцать.

Купив билет, я попробовала пробиться сквозь толпу или обойти ее, но и то, и другое оказалось невозможным.

— Станьте все в очередь, — распорядился контролер.

— А где она начинается? — поинтересовался кто-то.

— Здесь! Она начинается здесь! — выкрикнул контролер, указывая направление.

Толпа хлынула вперед, меня сдавили со всех сторон, и мне ничего не оставалось, как двигаться вместе с людским потоком. Что, если один из нас упадет, только один?

— Стойте, — заорал контролер. — Стойте здесь и ждите.

Женщина с необъятным задом, стоявшая передо мной, подпрыгнула и замахала руками, пытаясь привлечь чье-то внимание. Кто-то сзади крикнул:

— Еще чего! Что нам, неделю добираться до Порт-оф-Спейн[6]?

Последовали новые крики и толчки. Мне еще не приходилось видеть на пристани столько народа. Да, иногда здесь бывало людно, но никогда еще не было такой давки. Левым боком я оказалась прижатой к какому-то парню, а правым — к ограде, сквозь которую было видно море.

Прижатые друг другу, как скот в фургоне, мы стояли на солнцепеке и ждали. Ни малейшего дуновения ветра. Я смотрела на пробивавшуюся из-под забора траву — ни одна травинка даже не шелохнулась. В какой-то момент над нами пронеслась стайка шумных попугаев. Мисс Маккартни говорила, что попугаи вылетают из гнезд на заре, но возвращаются, когда солнце начинает припекать; к вечеру они уже прячутся в ветвях мангровых или пальмовых деревьев. Они общительны и живут стаями, рассказывала она. Как люди. Возможно, в эту минуту мисс Маккартни ведет урок геометрии. Вентилятор жужжит над моей пустой партой, стул задвинут. Ничего не изменилось, разве что Анжела Эрнандес заметила «Селин сегодня нет» — и все.

Прошло не меньше часа, прежде чем нас наконец начали пропускать через ворота к трапу. Я посмотрела на башенные часы на здании порта — невозможно было поверить, что судно отчалит вовремя.

— Вы в порядке, мисс?

Обратившийся ко мне юноша смутно кого-то напоминал, но я не могла сообразить кого.

— Да, — ответила я.

Я попыталась взглянуть на себя его глазами. Волосы заколоты в узел на макушке, но отдельные пряди выбились и прилипли к шее. Платье пристало к телу. Мне было жарко, но совсем не так, как обычно, когда дуновение ветерка приносит облегчение. Я горела изнутри, как будто меня поджаривали в духовке. Помимо боли в боку, куда меня ударил Роман, у меня резало все внутри. Некоторое время назад, зайдя в туалет, я перепугалась, увидев, что из меня по-прежнему сочится кровь. У меня оказалась запасная тряпочка, но я не знала, что делать с испачканной, и просто выбросила ее, понадеявшись, что оставшейся хватит до тех пор, пока я доберусь туда, куда я еду. Теперь я старалась стоять враскорячку, слегка расставив ноги и балансируя на внешних сторонах стоп, но для этого не хватало места.

Через несколько минут мы снова двинулись и вскоре оказались почти что во главе очереди. Но футах в десяти от ворот нас снова остановили и велели — опять! — ждать. Я взглянула на юношу. Он в ответ закатил глаза.

Ветра по-прежнему не было, казалось, вот уже целый час мы вдыхаем и выдыхаем один и тот же плотный, густой, раскаленный воздух. При мысли о том, что придется простоять здесь весь полдень, мне стало дурно. Я знала, что вредно находиться на такой жаре, особенно если человеку нездоровится. Тетя Тасси сказала бы: зайди в дом, надень шляпу, освежись, полежи. Голова у меня внезапно сделалась легкой, как воздушный шарик. Вокруг по-прежнему было много людей. Меня все время толкали, то сзади, то сбоку. Кто-то то и дело наступал мне на задник туфли. Мне это надоело, я обернулась, чтобы что-то сказать, как вдруг у меня закружилась голова, синее небо стало уплывать ввысь и я поняла, что вот-вот упаду…

Все тот же молодой человек нашел для меня местечко и усадил на второй палубе, недалеко от входа. Через круглое окошко на противоположной стороне был виден берег Баколет-Бей с его высоченными кокосовыми пальмами.

— Мне уже гораздо лучше, — сказала я, наконец-то почувствовав дуновение морского бриза.

— Английская леди, у которой я работаю… Когда ей плохо, доктор велит ей опустить голову и держать между коленями.