Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Катька сыграла роль миссис Дэнверс, жуткой экономки, которая гнобит героиню и не дает ей поверить в себя и в любовь мужа, рассказывая, как прекрасна была Ребекка. То есть у Катьки были совсем другие мотивы, она полюбила меня и старалась поддержать, как умеет: рассказывала гадости про актрису. Но чем больше она говорила «плохого», тем больше я чувствовала себя незначительной… незначащей… в общем, жалким хорьком.
Катька с презрительной гримасой говорила: «Она считает себя красавицей». Но почему бы актрисе не считать себя красивой, если она красивая? В детстве я рисовала себя как длинный нос на кривых ножках, но в детстве все считают себя некрасивыми. Теперь я взрослая и знаю: я нормальная, есть женщины хуже меня, но есть и лучше. Актриса лучше меня…
Катька сказала: «Она кормила папу по часам какими-то злаками», и мне тут же стало стыдно: она заботилась о его здоровье, а я не знала, что у него проблемы со здоровьем. СН прекрасно выглядит, в нем как будто заведенная пружина, как у пантеры, готовой к прыжку.
Катька сказала: «Они ночами гуляли по Невскому с карманами, полными хлеба, кормили лошадей и читали вслух Шекспира». Катька имела в виду, что это глупо, а я думала: здорово, что у них была общая любовь к Шекспиру и лошадям, а вот со мной неинтересно гулять по Невскому, читать Шекспира и кормить лошадей, я даже не знала, что по Невскому ночью ходят лошади, и Шекспира наизусть не знаю. Актриса красивая, заботливая, интересная, взрослая… к тому же она — актриса, а у меня кроме молодости ничего нет.
Я просила Катьку ничего не рассказывать, но она же ребенок. От ее рассказов я еще больше сжималась, как будто не решалась быть собой, говорила какие-то тусклые правильные вещи, ведь все, что я скажу, будет неинтересным. Казалось бы, со временем все должно было стать лучше. Но все становилось хуже. А секс здесь вообще ни при чем.
СН рассказывал про себя что-то смешное секретное, например, что иногда ночью пишет в поиске свою фамилию плюс «люблю». Читает и наслаждается тем, как его любят читатели. Я бы хотела рассказать в ответ что-то про себя, но у меня нет смешных секретов, да и никаких нет, я как Фанни из романа Айрис Мердок «Дикая роза», у нее не было секретов, она была женщиной без таинственной глубины.
Катька злорадно сказала: зря актриса призналась СН, что принимает какие-то успокоительные. Оказывается, СН страшно боится всего такого: одна из его женщин угрожала выброситься в окно, у другой были панические атаки, у третьей тревожное расстройство. Я подумала: а если он узнает, что у меня ОКР, хоть и в легкой форме?
У всех Катькиных (да и моих) друзей родители развелись и живут в новых браках. Катька говорила, что все новые жены пытаются вытолкнуть старых детей на обочину жизни, а я никогда не вытолкну ее на обочину. А однажды сказала, что раньше, оставаясь вечером дома, думала, что где-то интересней, а она, как дура, киснет дома, но теперь ей кажется, что самое правильное для нее место — дома, со мной. Как будто я подушка, на которой она может уютно прилечь. Я скучаю по Катьке, а она, наверное, скучает по мне.
…Так, ладно. Бунин коричневый, черный Конан Дойл (гладила и нюхала по очереди каждый том, пахнет детством), коричневый Шолом-Алейхем (мечтала быть Рейзл из «Блуждающих звезд»), желтый Альфонс Доде, «Тартарена из Тараскона» не буду перечитывать никогда, но хорошо, что он у меня есть. Оранжевый Мопассан оттеняет Шекспира в светлой суперобложке в черную полоску. Шекспира в угол, оранжевого Мопассана в угол, в нижнюю стопку: не хочу перечитывать даже «Милого друга», наверное, оттого что в детстве зачитала до дыр, Мопассан у всех первый учитель сексуальной жизни.
Секс — это когда нужно быть кем-то не собой. Более красивой, чем ты есть, менее стеснительной, не такой эгоистичной… нужно стараться не показать, что во время секса ты о чем-то думаешь.
С любовью у меня всегда было лучше, чем с сексом. Моя любовная жизнь была бурная, с детского сада влюблялась непрерывно, в школе была всегда влюблена: любая влюбленность была бурей, но ведь и покупка новой куртки была бурей.
Секс у меня не постоянная часть жизни, а когда есть, когда нет.
Куприн голубой, пять томов. Решила немного почитать «Поединок»…А-а-а! Бальзак коричневый! Вот что я мечтаю перечитать с первого до последнего тома! Бальзак коричневый, Бальзак зеленый, Бальзак красный — у меня три собрания сочинений, три! Кто прочитал пятнадцать томов Бальзака по три раза (дома у меня был коричневый), тот знает, что самое важное в любви — деньги.
…К вечеру книги были сложены в идеально ровные стопки, расставлены рядами на полу на идеально равном расстоянии. Душа моя радуется.
29 МАРТА, 22:30. ЧТО ПЬЮТ ТРИ ТОВАРИЩА
v благородных личностей под окном — две
В половине одиннадцатого пришли за Джеком Лондоном. Тот самый алкоголик, ночной покупатель водки, с товарищем, вторым алкоголиком, которому нужны «Белый клык» и «Морской волк» (ну вот, а я сомневалась, забирать ли Джека Лондона с помойки). Поздравляю тебя, Лика, твоя квартира превратилась в библиотеку для местных интеллигентных алкоголиков.
Второй алкоголик сказал, что у каждого человека есть список книг, которые сделали его собой. «Белый клык» и «Морской волк» сделали его тем, кто он есть. Когда такой список составляет успешный человек, это любопытно и поучительно. Но как реагировать, когда местный алкоголик говорит, что Джек Лондон сделал его тем, кто он есть? Алкоголиком, ночным покупателем водки на Рубинштейна…
Спросила, что еще в его списке.
В списке второго алкоголика: «Три мушкетера», «По ком
