— Глупость с тобой приключилась, Егорушка, — ласково, как чаду, ответил на то Васька Лис. — И случилась она с тобой еще при рождении.

— Ты, Егор, знатный рыболов оказался, — вторил Лису Недоля. — На твой уд такая щукенция клюнула! Эко, как ей твой червь приглянулся! Ты давай поправляйся, мы и дальше на него рыбу брать будем!

— И почто нам неводы о коряги рвать, коли одной такой рыбиной мы на три дня себе харч обеспечим! — сыпал остроты Васька.

Мурзинцев с Семеном засмеялись. Рожин стоял поодаль, вглядываясь в Иртыш, на смех обернулся, но не проронил ни слова.

— А еще скажи нам, Егор, ты рыбину рассмотрел? Крест у нее на голове был? — уже серьезно спросил Недоля.

Но Хочубей щуку видел всего мгновение. Улетая с палубы, рассматривать ее стрельцу было некогда, да и не понимал Хочубей, о чем Игнат спрашивает.

— Ладно, хватит мужика изводить, — сказал Перегода. — Ему-то теперь не до смеху. Что с ним делать-то, Анисимович?

— Что скажешь, Семен? — обратился сотник к Ремезову. — Долго ему бревном валяться?

— Неделю, а может, и дней десяток.

— Мда-а-а… Что ж, в Самаровском его оставим, на обратном пути подберем.

Затем сотник велел греть недоеденную вчерашнюю кашу и будить остальных. Час спустя, потрапезничав, перенесли Хочубея на судно, уложили под навес, расселись на веслах. Струги отошли от берега и под слепящей ярью утреннего солнца, которое, казалось, надувало паруса не хуже ветра, побежали по густо-коричневой воде, на север, к Белогорью, к такому близкому Медному гусю.

К вечеру добрались до Реполовского погоста, русской деревушки на дюжину изб, заночевали, с зорькой двинули дальше.

До Реполовского Иртыш петлял и извивался как уж, то сужаясь, уходя в глубину, то разливаясь версты на три. Но за деревней в него впадала Конда, потому Иртыш, и так напитанный талыми весенними водами, тут разошелся, левый берег могучим плечом отодвинул и до самой Оби все ширился, так что на подходе к Самаровскому яму заливом разлился.

Самаровскую гору путники приметили верст за двадцать. День шел к завершению, и вечернее солнце красило небо густо-оранжевым, посыпая темную воду Иртыша золотой рябью. Тайга по далекому берегу казалась щетиной скошенной травы, и гора возвышалась над нею, словно круп лося-великана, прикорнувшего на поляне отдохнуть. В лучах заходящего солнца Самаровский чугас лоснился сине-зеленой шерстью, правда, в нескольких местах виднелись светло-песочные проплешины, словно по линьке мех лоскутами отвалился.

— Ух!.. — выдохнул Семен Ремезов в восхищении.

На этот раз он был на ведомом струге, потому как раненого Хочубея поместили сюда же.

— Величава, зараза! — согласился с ним Перегода.

— Алексей Никодимович, а что вогулы про ту гору сказывают? — спросил Ремезов толмача.

— Сказывают, что место это святое, — охотно отозвался Рожин. — В горе обитают огромные звери, у которых рога в сажень длиной. Эти рога остяки и вогулы по берегам Иртыша и Оби находят, иногда и в горе той, ежели копать приходится, и называют манг-онт — земляной рог.

— Так то ж не рога, то бивни, — возразил Ремезов. — Купцы их у местных скупают охотно, в Москве и Новгороде мастеровым резьбы по кости сдают. Я в Тобольске не раз их видал.

— Угу, — согласился Рожин. — Только вот к голове какой зверюги те бивни прилагаются, непонятно.

Семен некоторое время размышлял над чем-то, затем сказал:

— Как-то гостил у нас ученый муж из Персии, он сказывал, что манг-онты схожи с бивнями слонов, но все же не слоновьи. У того перса была рукописная книга о слонах, он и в наши края подался выведать, не родичи ли те животины индийскому слону. Книга была писана арабским, но отдельные главы он нам перевел, да и на рисунки книга была богата: слоны, слонята, слонихи, скелеты, черепа, кости… Вот ежели б сыскать бивень вместе с частью черепа, а лучше с целым, можно было бы сравнить с тем, что в книге перса писалось!..

— В Самаровском поспрашивай на сей счет местных, может чего и подскажут, — посоветовал Рожин. — От остяков я слыхивал, что манг-онты с черепами находили да по неразумению своему от черепа бивни отламывали, потому как купцам черепа без надобности.

— А какие они — слоны? — заинтересовался казак Перегода.

— Демьян Ермолаевич, я такую животину и представить себе не мог! — Ремезов пустился в объяснения пылко — видно, слоны ему крепко в душу запали. — Ростом под полторы сажени, а важат две сотни пудов, как пять быков то бишь! Ноги толстые и тупоконечные, как та опора, что в Тобольске под гипсовым Ермаком на Софийском взвозе стоит. Задние ноги короче, потому мощная голова сидит возвышенно, величаво. Уши огромные, такие, что из их пары человеку епанчу скроить можно. Носа нет, взамен него хобот огромный, до самой земли достает, и слонам навместо руки служит. Слон хоботом листья рвет и в рот запихивает, воду им набирает, а потом над собой фонтаном разбрызгивает, притом сила в хоботе непомерна, животина легко им бревно весом в десять пудов поднимает и несет версту, не выказывая усталости. Еще трубить умеют, и звук тот за десять верст слышно. У самцов изо рта торчат бивни, но они покороче манг-онтов будут. Живут стадами и нрав имеют кроткий, без причины ни на кого не нападают, но, чуя угрозу, всем стадом защищают свой выводок, так что и льва затоптать могут.

Рожин слушал Семена с нарастающим удивлением и, когда Ремезов замолчал, спросил:

— А шкура? Шкура у них какая?

— Серая, грубая и морщинистая. Голая, без шерсти.

Толмач замолчал, погруженный в размышления.

— Это ж какое разнообразие живности господь придумал! — удивился Перегода. — Такое и вправду, захочешь — не придумаешь. Разве только вон Недоле по пьяни примерещится.

Игнат недовольно хмыкнул, но промолчал, рассказ о слонах и в нем интерес раззадорил.

— А что тот перс? — спросил толмач. — Сыскал он, чего хотел?

— О том не знаю, — отозвался Ремезов. — Он с купеческим караваном в Березов ушел три лета тому назад, и больше о нем ни слуху ни духу.

— Побрали басурманина манг… мамон… оты, — вставил Ерофей Брюква, путаясь в незнакомом слове.

— Ну что за язык у тебя такой, Ерофей? — с укоризной сказал стрельцу Перегода. — Ежели беду постоянно кликать, то она тебя когда-то услышит, попомни мои слова. Да и перс тебе чем не угодил? Он нам знание про слонов принес, ему поклониться в пояс надобно, а ты на него — басурманин.

— Потому как он басурманин и есть, — огрызнулся стрелец. — А про слонов — это еще проверить надо, может, и нет такой скотины на свете.

— Есть, — заверил Ремезов. — Я про них не только от перса слыхивал. Даже сказывают, что в зверинце при государевом дворе слона держат.

Брюква хотел было что-то возразить, но толмач его перебил:

— Есть слоны, нет слонов, не об том печься нужно. Бивни находят, стало быть, есть и те, кто их на голове носит. И тут, Ерофей, уже не об домыслах речь. Да вот беда, не видно что-то тех животин. А потому выводов может быть два. Либо они под землей обитают и на глаза людей не являются, как остяки полагают, либо жили, как прочее зверье, обычной земной жизнью, только было то в незапамятные времена, а потом ушли из этих мест навсегда…