– …не может осквернять себя кровью безоружных сограждан. Завтра же, когда случившееся станет всеобщим достоянием, у жителей Лайдора не будет другого выхода, кроме как избрать себе короля. И нетрудно предположить, что искать его будут среди членов величайшего Дома государства. Единственного из оставшихся Великих Домов. Не так ли, владыка Шандор?

Что же делать? Что делать?! Кто знает, что подвигло Великого Делонга, Делонга Невозмутимого, Делонга Неподкупного нарушить многовековые устои… При чем здесь устой?! Что, о Всеблагие, что же случилось с Делонгом?! Кто замутил его разум, сломил его волю? Кто сделал главу Ордена… предателем! Кто превратил защитника в палача!

– …стражей? Разумеется, я в этом не сомневался. Скоро наступит час, когда отдохнувшие воины должны будут сменить своих уставших братьев на посту. Должны будут, понимаете? И именно я должен назначить новых стражей, чтобы исключить саму возможность какого-либо преступления. Кроме меня никто, слышите, – никто не будет знать, кто из братьев заступит на пост. Никто не будет знать, и никто не узнает, потому что…

Делонг выдерживает долгую паузу и резко, словно ломтями пластая словами застывший воздух, заканчивает:

– …потому что смены стражей не будет. Вы слышали мои слова, владыки? Никто из алых братьев в эту темную, дождливую ночь не будет охранять членов Дома Лежащего Льва. С этого момента будущее Лайдора – в ваших руках. Не забывайте: в живых не должен остаться никто. Я не могу допустить гражданской войны в стране. Если хоть кто-то из Дома Лежащего Льва проживет достаточно долго для того, чтобы бросить вам обвинение, мне не останется ничего, кроме как объявить ваш Дом вне закона… и уничтожить его. В этой великой игре вы можете потерять всё, но по глазам вашим я вижу, что вы принимаете ее правила. Иного я и не ожидал… А сейчас вам пора. С реки идет густой туман. Он поможет вам. Да пребудут с вами Четыре!

Хлопает закрывающаяся дверь. Теперь только тишина, да бешеный стук сердца. О, Четыре! Почему оно не разорвалось, почему не избавило тебя от выбора, при одной мысли о котором ужас сжимает душу? Я не верю, не могу даже допустить мысль о том, что Всевидящие потворствуют творимому злодеянию! «Дайте же знак, Всеблагие! – шепчу я. – Молю вас, скажите, что жестокий пост, дождь и больное воображение сыграли со мной злую шутку, что никакого разговора не было. Или наставьте вашего недостойного служителя на истинный путь, подскажите, что делать?»

Тишина. И стук сердца. И явно слышимый шорох песчинок в невидимых часах. Время уходит, легким песком просачивается сквозь пальцы. И не остановить его никому, даже Мудрому. Скоро будет поздно. Совсем поздно. Как мне потом жить после всего этого? Как смотреть на улице в глаза людей. А все остальные братья? Они, которые сейчас спят и не знают, что их глава одной фразой, за несколько жалких секунд превратил их всех в преступников. За что им, невиновным в своем неведении, каждый день, всю свою жизнь носить на себе позорное клеймо, читать во взглядах: «И ты тоже один из тех…» Неужели Вы, о Владычицы, допустите крушение величайшего во всех Четырех Пределах Братства?

А может… Может, это и был ваш знак? То, что я, недостойный, слышал этот разговор? Неужели именно на меня возложена эта тяжкая миссия – восстановить справедливость?

Дверь. Тяжелая дверь из толстых дубовых досок, скрепленных коваными стальными полосами.

Не заперта.

Свет от факела в держателе – латной перчатке – мечется по темному коридору. Кажется, что ноги, соприкасаясь с каменным полом, грохочут громче кузнечных молотов.

Ни души.

Поворот.

– Что ты здесь делаешь, принятый?

Властный голос громовым раскатом. Горной лавиной. Карающей молнией. Наставник Найджелл!

– Я задал вопрос, принятый? Ты плохо меня слышишь? Как ты посмел покинуть отведенную тебе келью до тех пор, пока за тобой не придут?

– Я… слышу хорошо, Наставник…

Спокойно. Не делать резких движений. Спокойно приблизиться. Еще на шаг. Еще.

– Тогда отвечай, мальчишка!

– Всё дело в том… – Пора!

Ты сам меня учил этому удару, Наставник Найджелл. Прости. У меня не было другого выхода. Надеюсь, когда ты обо всём узнаешь, ты сможешь простить своего неблагодарного ученика. А пока я прислоню тебя к стене… вот так. И возьму твой меч. Мне он сейчас нужнее…

Дверь в конце коридора. Не заперта. Из-под нее пробивается узкий лучик света.

Открылась без скрипа.

Стол, заваленный свитками. Потрескивают в камине поленья, озаряя всё вокруг красноватым колеблющимся светом. К столу придвинуто массивное кресло. В кресле, лицом к окну и спиной к двери – высокий человек. Седая, коротко стриженная голова чуть наклонена, сильные руки расслабленно лежат на подлокотниках. Спит? Рассматривает что-то, лежащее у него на коленях? Мертв?

– Закрой дверь, мальчик. Я уже староват для сквозняков. – Меч в руке мгновенно наливается непомерной тяжестью.

Потные ладони едва удерживают рукоять. Колени противно подрагивают.

Делонг поднимается во весь свой исполинский рост, упирается ладонями в столешницу, наклоняется вперед, разом заполняя собой едва ли не всё свободное пространство в комнате. Бесконечно долго смотрит. Просто смотрит, не отводя тяжелого – куда там мечу! – взгляда холодных зеленых глаз.

– Ты хотел мне что-то сказать?

Проклятие! Я не могу! Два долга, две клятвы обезумевшими, голодными псами рвут меня на части! Нет сил говорить, нет сил поднять меч, нет сил отвести глаза.

– Обернись, мальчик.

В дверях – Наставник Найджелл с чужим мечом в руке. За его спиной – Ренард и Уриэн – оба из числа лучших мечников Братства.

– Взять его!

Я оглох? Умер? Да я ли это? Наставник и Ренард стоят, опустив оружие. И Делонг стоит, всё так же упираясь в стол, словно его длинные пальцы вросли в черное дерево. Один я – на коленях, и ладони мои в чем-то теплом, липком, в свете камина кажущемся черным.

А где Уриэн?

Что за человек лежит рядом со мной, на полу? Расслабленная поза: одна рука согнута, другая – откинута в сторону. Кто-то вздумал лечь спать прямо в кабинете Делонга? А почему на полу? И зачем у него эта темная, неровная полоса на горле? Такая же черная и влажная, как и мои ладони…

– Уйдите оба. Видите: мальчик просто не способен причинить мне вреда.

Голос Делонга доносится откуда-то издалека. И так же издалека перед моими глазами возникают четыре руки. Поднимают лежащего, оставив на полу лишь лужу блестящей черной жидкости и два меча.

Закрывается дверь.

Стены комнаты, стол, кресло, камин, фигура Делонга – всё расплывается, становится нереальным, зыбким, будто сотканным из дыма. Реальны лишь два меча. Блестящий, чистый.

И другой.

Испачканный.