Однако тревожное содержание сталинского выступления давно стало известно и широкой публике — за счет публикаций советника посольства Хильгера[44]и британского корреспондента в Москве Александра Верта в послевоенные годы. И нет никакого повода сомневаться в сообщениях этих авторов, поскольку речь идет о двух совершенно разных, не связанных друг с другом личностях, которые, исходя из различных соображений, все же в существенной мере пришли к согласию. Хильгер, как он писал, опросил трех попавших в плен высокопоставленных советских офицеров, участников мероприятия в Кремле, сообщения которых совпали почти дословно, хотя они не имели возможности договориться друг с другом. Согласно им, Сталин резко отрицательно отреагировал на тост начальника военной академии имени Фрунзе, генерал-лейтенанта Хозина за мирную политику и заявил, что теперь пора кончать с этим оборонительным лозунгом, поскольку он устарел и с ним нельзя больше добыть ни пяди земли. Мол, Красная Армия должна привыкнуть к мысли, что эпоха мирной политики завершилась и настала эпоха насильственного расширения социалистического фронта. Кто не признаёт необходимости наступательных действий, тот обыватель или дурак. Согласно информации, поступившей к Верту после начала войны, Сталин заявил, что необходимо оттянуть войну с Германией до осени, поскольку для немецкого нападения тогда будет слишком поздно. Но, дескать, война с Германией «почти неизбежно» произойдет в 1942 г., причем в гораздо более благоприятных условиях. В зависимости от международной обстановки Красная Армия будет «либо ожидать немецкого нападения, либо должна захватить инициативу». Верт недвусмысленно подчеркивал, что вся его информация совпадала «в основных чертах, прежде всего в одном из важнейших пунктов» — в «убежденности Сталина, что война почти неизбежно разразится в 1942 г., причем русские должны по возможности захватить инициативу». Как будет показано, Сталин, очевидно, перенес сроки начала войны с 1942 г. на 1941 г.

Наконец, и биограф Сталина, генерал-полковник, профессор Волкогонов передал точными словами выступление Сталина, увенчавшееся «угрозами войны против Германии», тем самым уличив Безыменского во лжи и со своей стороны.[45]Согласно Волкогонову, Сталин был «на редкость откровенен и говорил многое из того, что составляло государственную тайну». Однако его язык развязала не столько искренность, сколько спиртное, согласно русской пословице: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Ведь, как сообщают свидетели, «в поздний час» он уже был сильно выпивший. Волкогонов обобщил выступление 5 мая 1941 г. следующим образом: ««Вождь» дал ясно понять: война в будущем неизбежна. Нужно быть готовыми к «безусловному разгрому германского фашизма»». «Война будет вестись на территории противника, и победа должна быть достигнута малой кровью.» Однако выступление 5 мая 1941 г., в котором Сталин вскрыл свои агрессивные намерения, означало лишь продолжение речи «товарища Сталина» от 13 января 1941 г. перед высокими войсковыми командирами и еще одной речи от 8 января 1941 г. перед высокими офицерами ВВС; обе были произнесены в ЦК и уже выдавали совершенно аналогичные мысли. Из захваченного дневника погибшего под Лохвицей майора НКВД (соответствует званию генерал-майора) Мурата из штаба 21-й армии можно почерпнуть некоторые их узловые положения. Согласно записям, Сталин говорил о «культурном противнике» (то есть, в соответствии с тогдашней терминологией руководства Красной Армии, о Германии) и о «наступательных операциях», которые могут начаться, если иметь двукратное превосходство. «Двойное превосходство есть закон, более сильное еще лучше, — говорил Сталин 13 января 1941 г. — Игра приближается к военным действиям.» «Если 5000 самолетов всё разрушат, то можно попытаться пойти через Карпаты.» Весной 1941 г. в центре советских планов не раз оказывались Балканы. И то, как приблизительно задумывались эти действия, вскоре раскрыл советский полпред в Белграде. «СССР отреагирует лишь в подходящий момент, — говорилось в его докладе весной 1941 г. — Воюющие державы все больше распыляют свои силы. Поэтому СССР выступит против Германии неожиданно. При этом СССР пересечет Карпаты, что послужит сигналом к революции в Венгрии. Из Венгрии советские войска вторгнутся в Югославию, пробьются к Адриатическому морю и отрежут Балканы и Ближний Восток от Германии.»

Сталин и советское руководство во все большей мере получали донесения о «нежелании немецкого народа вести войну», о «дезертирстве в немецкой армии», о «пораженческих настроениях в Вермахте». «Если Германия бросится в войну с СССР, — говорили, якобы, немецкие солдаты, — то она будет разбита.» И еще: «Мы не хотим воевать, мы хотим домой». С «нарастанием пролетарских течений в Германии», казалось, вызревает тот «революционный кризис», о котором, как передает атмосферу в Москве сталинский биограф Волкогонов, «писала печать, вещало радио, утверждали теоретики». Генерал-полковник Волкогонов ссылается на распространенную тогда в Москве книгу «Первый удар» Шпанова,[46]отражавшую царившее в целом в Советском Союзе мнение, что «после сокрушительного удара Красной Армии в фашистской Германии на второй день вспыхнет восстание против нацистского режима». Для советской теории показательно, что такой «сокрушительный удар» не предполагал, например, немецкого нападения, а мог быть нанесен в любое время по собственному усмотрению. Академик Варга, особый любимец Сталина, заявил в своем выступлении в Военно-политической академии имени В.И. Ленина 17 апреля 1941 г., что как только в результате войны возникнет «революционный кризис», а «буржуазная власть» будет ослаблена и «пролетариат захватит власть в свои руки», «то Советский Союз должен будет пойти и пойдет на помощь пролетарской революции в других странах». «Советский народ не забывает о своем интернациональном долге перед мировым пролетариатом и всеми трудящимися капиталистических стран», — провозгласила «Советская Украина» уже 21 января 1941 г.[47]Стремление раздуть «пожар мировой революции» сочеталось здесь, как мы еще убедимся в другом месте, с советской жаждой завоеваний, прикрытой пропагандистским одеянием революционно-освободительной войны.

На этом фоне следует оценивать и выступление товарища Сталина на выпуске слушателей академий Красной Армии в Кремле 5 мая 1941 г., как оно передано в упомянутой «Краткой записи».[48]Подлинная цель рассуждений Сталина состояла в том, чтобы донести до выпускников и командного состава армии убежденность, что германский Вермахт не является непобедимым и может быть теперь разгромлен Красной Армией. Ведь та настолько изменилась за последние 3–4 года в отношении боевой техники танков, артиллерии и авиации, что вы, товарищи, «теперь вернетесь в ее ряды и не узнаете армии».