– Ты кто такой? – рыкнул он. – Чего тебе здесь надо?

– Вам телеграмма из райсобеса, – совершенно серьезно ответил Монгол и достал из сумки сложенный вдвое листок.

– Чего-чего, какая на хрен телеграмма? – сбавил тон Рочев. Вид простой бумажки подействовал на него обескураживающе. Умом он понимал, что никто на болото телеграмму не отправит, но, с другой стороны, вот же, пришел человек, и в руках у него какой-то документ.

– Есть еще заказное письмо, – продолжая идти к толпе, рейдовик сунул бумажку в сумку и вытащил оттуда взведенный пистолет.

Не сбавляя хода, «накатом», Монгол открыл беглый огонь по мятежникам. Первым рухнул Чакиев, следом, так ничего не поняв, завалился на бок Рочев.

Один из кавказцев машинально вскинул винтовку, но его опередил Лоскутов. Откинув полу шинели, он, согнув руку в локте, трижды выстрелил в бунтовщика. Светлов, как только загрохотали выстрелы, бросился бежать к гати, но был сражен Гореловым, выпустившим ему в спину половину обоймы из табельного “ТТ”.

Итог скоротечной перестрелки на поляне: трое убитых, один смертельно раненный.

– Товарищ, вы кто такой? – пришел в себя Сергиенко. – Товарищ, вы же наш, советский? Вы военнослужащий? Товарищ, у вас есть при себе документы?

– Конечно же есть! – всплеснул руками рейдовик. – Как же, по немецким тылам да по болотам без документов ходить? У меня при себе есть паспорт, профсоюзный билет, свидетельство о разводе и пропуск на склад вторсырья. Что желаете почитать?

– Товарищ, вы не хамите! Я батальонный комиссар!

– Вижу, что не балерина.

– Монгол, брат мой! – Лоскутов с распростертыми объятиями пошел навстречу рейдовику. – С Могилева, с 1941 года не виделись! Вот так встреча!

Монгол, широко улыбаясь, обнял Лоскутова и на ухо ему прошептал:

– Как отвратительно получилось в этом Могилеве! Я даже имени твоего не узнал.

– Николай меня зовут. Монгол, ты давно здесь?

– С час, наверное. Промок весь, пока в кустах сидел. Мошка в глаз укусила, но это мелочи! Сколько еще в вашем балагане осталось желающих сдаться в плен?

Они отошли в сторонку, Лоскутов разъяснил рейдовику расклад сил.

– Монгол, ты выведешь нас отсюда?

– Выведу, но далеко не всех. Я, Коля, могу вывести вас к партизанам, но там свои порядки. Там за малейшее малодушие карают пулей без суда и следствия. Сам понимаешь, в немецком тылу трус да предатель страшнее и опаснее любого врага. Ссыкунов я к партизанам не поведу. Так что всех, кто подумывал о сдаче, оставим здесь. Бунтовщиков нейтрализуем.

Со стороны гати заговорила немецкая звуковещательная установка. Репертуар был прежний.

– Николай, собери всех, кому доверяешь, за кого можешь лично поручиться. Объясни, что к чему. Комиссара в расчет не бери, я с ним сам потолкую. Вот еще что. Прикажи второму офицеру разоружить всех солдат. Любого, кто откажется сдать оружие, ликвидировать на месте.

Оставшийся не у дел Сергиенко сидел в одиночестве. Рейдовик отыскал его, встал рядом.

– Для командира любого подразделения, на мой взгляд, нет более тяжкого проступка, чем потеря управления войсками в боевой обстановке. Если вы помните, то именно за потерю управления войсками в начале войны судили и расстреляли все руководство Западного фронта во главе с генералом Павловым. Но у генерала Павлова в подчинении были тысячи и тысячи солдат, и он не мог проконтролировать каждого. У вас же, батальонный комиссар, личного состава – раз-два и обчелся. Каждый человек на виду. Что мешало вам ликвидировать назревающий мятеж? Что вам препятствовало установить жесткую воинскую дисциплину? Вам не хватило силы воли или решили плюнуть на все?

– Что я, по-вашему, должен был делать, собственных солдат расстреливать? – не поднимаясь с земли, спросил Сергиенко.

– Мы на войне, и этим все сказано.

Монгол опустился рядом, неспешно набил табаком трубку, закурил.

– После весеннего разгрома армии генерала Власова в немецких тылах оказалось много наших бойцов. Кто-то из них поспешил сдаться в плен, кто-то пошел в партизаны, а кто-то, у кого подленькая душонка, дезертировал и объединился в банды. Ближайшая из них, под видом партизанского отряда, действует неподалеку отсюда, в лесах у села Красноречье. Бандиты эти, все бывшие красноармейцы, грабят население, насилуют, убивают. А знаете, кто повинен в образовании этой банды? Точно такие же «командиры», как вы!

Рейдовик в гневе ткнул в сторону Сергиенко пальцем.

– Если бы подобные вам слюнтяи не поленились расстрелять негодяев, то сейчас у руководства партизанским движением не болела бы голова, как ликвидировать банду. Как объяснить населению, что последний кусок хлеба отнимают у них не советские партизаны, а мародеры и дезертиры? Комиссар, я не поведу вас через болото. Сами вы выйти не сможете, а если сдадитесь в плен, то немцы вас расстреляют. Я советую вам поступить как офицеру, который еще не утратил понятия слова «честь».

Монгол поднялся, не оборачиваясь, пошел к Лоскутову.

– Приказ выполнен, – доложил Николай Егорович. – Все оружие составлено в «козлы», мой земляк, боец Лукин, выставлен в караул.

– Ты, Николай, бери командование отрядом на себя. Меня за командира не считай. Я, хоть и старше тебя по званию, но я – человек тени. Мой номер – два. Мое место не в строю, а немного в стороне.

– Монгол, а ты как вышел на нас?

– Случайно, Коля, случайно.

Монгол не стал рассказывать Лоскутову подоплеку своих путешествий по вражеским тылам. Уже в партизанском отряде Николай Егорович узнал, что рейдовик Монгол летом 1942 года трижды пересекал линию фронта, доставляя партизанам секретные приказы командования Красной армии. Во время переходов по оккупированной немцами территории Монгол наверняка встречал отбившихся от войск красноармейцев, но к партизанам всегда выходил один. Для Лоскутова рейдовик решил сделать исключение.

– Я бы назад повернул, – впоследствии объяснял он Николаю Егоровичу свой поступок, – да вижу, могилевский знакомый попал в западню. Пришлось вмешаться.

На краю поляны, где сидел комиссар, щелкнул одиночный выстрел.

– Строй людей, Николай, начнем сепарирование.

Под руководством Лоскутова оставшиеся в живых солдаты были разбиты на три части. Первая уходила с ним. Вторую, самую многочисленную, оставили на месте. Третью, из четверых активных бунтовщиков, расстреляли у кромки болота. Тела мятежников утопили в трясине, Сергиенко похоронили под березой.

– Мы не дали солдатам выбора, сами всех разделили. Куда им теперь с поляны, только к немцам? – Лоскутов с сожалением осмотрел остающихся бойцов. Будь его воля, он бы постарался всех вывести с болота, но перечить рейдовику не стал. Монголу было виднее, как надо действовать во вражеском тылу.

– Коля, о чем ты? – возразил рейдовик. – Если кто не захочет к немцам, тот через час по нашим следам двинется. Выйдет или нет, это другое дело. Но попытаться-то можно! Так что выбор мы им оставили. Ты взял документы комиссара? Будем считать, что он геройски погиб в бою. Все, пошли!