Попробуйте нарушить химические или космические законы, и тотчас наступает разложение, потому что является беспорядок; а восстановить правильное соотношение составных частей, т.е. порядок, можно лишь упорной борьбой. Элементы действуют в полном согласии, и равновесие сохраняется лишь при том условии, когда каждый атом исполняет свое назначение и содержится в определенных дозах. Несправедливость же – начало враждебное; она нарушает гармонию, губит целые нации и населяет мир существами демоническими.

Извините, братья, за это неожиданное отступление, но я увлекся тяжелыми воспоминаниями. Дело в том, что несправедливость послужила основанием моих преступлений и страданий, – закончил Удеа, едва сдерживая волнение.

Родился я сыном могущественного царя по имени Пуластиа, был наследником трона, богато одарен природой, но вспыльчив, горд до крайности, строптив и чрезмерно честолюбив. Я обожал свою мать, женщину кроткую и прекрасную; ей я обязан всеми зародышами добра, заложенными в моей душе. Моя мать не была счастлива в супружестве. Раздражительный, развратный и грубый до жестокости, царь не ценил дарованное ему сокровище, ибо мать была безупречной нравственности, обаятельно хороша собою и обладала развитым умом. Я был ее единственным ребенком и нечего говорить, что она любила меня всеми силами души.

С отцом, наоборот, я был в плохих отношениях. Он не любил меня и давал это чувствовать; за малейшую детскую шалость он меня жестоко наказывал, и зачастую я бывал просто козлом отпущения в минуты его скверного настроения. Такая несправедливость, а позже и многое другое, о чем скажу дальше, посеяли в моем сердце злое, почти враждебное чувство.

У отца был еще побочный сын, моложе меня, от служанки из свиты моей матери, и его он слепо любил. Какими чарами Суами – так его звали – покорил сердце отца, я не мог понять, потому что был он безобразен, угрюм, скрытен и зол. Меня он ненавидел, завидуя положению наследника престола, и ухитрялся вытворять разные гадости, искусно навлекая на меня подозрения отца, что влекло за собой тяжкие наказания. Помимо этого, если Суами завидовал мне как царевичу-наследнику, то отец завидовал моей популярности среди народа, благодаря доброте моей к наиболее бедным из моих будущих подданных, оказываемой им помощи и старанию загладить зло, причиняемое многочисленными несправедливостями и беззакониями царя, для которого не существовало иного закона, как его воля или прихоть. Сам я всеми силами старался быть справедливым, потому что мать внушала мне с раннего детства, что справедливость - первая добродетель государя.

Тяжелое положение при дворе, созданное глухой враждой отца и затаенной злобой Суами, все более обостряло мою вспыльчивость, и чтобы быть дальше от всяких неприятностей, я стал страстным охотником, посвящая вместе с тем много времени изучению оккультных наук, преподававшихся в нашем главном храме. Впоследствии я понял, что это были едва лишь азы великой науки; но эти клочки знания возбуждали во мне огромный интерес, и я жадно стремился к таинственной власти сокровенной науки, могущество которой я смутно предчувствовал. Когда мне минул уже двадцатый год, советники царя стали настаивать на моей женитьбе, и скрепя сердце отец завел переговоры с соседним владетельным домом.

В то время я путешествовал по одной из наших отдаленных областей и развлекался охотой в горах. Будучи ловок и смел, я не знал страха и любил пускаться один в самые опасные предприятия. В тот день мне не везло; хотя я и ранил зверя, за которым гнался, но он, прежде чем околеть, собрался с силами, бросился на меня и укусил в плечо, а когтями разодрал мне руку. Я потерял много крови, лишился сознания, ослабел и заблудился, так как наступила ночь. Было положительным чудом, что хищные животные не растерзали меня; явная опасность и придала мне силы. Начинало уже светать, когда я увидел в уединенной, окруженной горами долине большое, видимо, обитаемое здание, к которому я и поплелся, напрягая последние силы.

Оказалось, что в этом убежище, затерянном в горах, проживала небольшая женская община, посвятившая себя богине, культ которой напоминал культ Весты. Все они дали обет непорочного девства, поддерживая священный огонь, а остальное время посвящали молитве и оккультным наукам. В соседней пещере жил ученый старец, руководивший их занятиями. Здесь меня радушно приютили и ухаживали за мной, не спросив даже, кто я; а старый ученый оказался прекрасным врачом, и раны мои быстро залечились. Женщины общины большею частью были стары, но попадались молодые и хорошенькие, а одна из них, Вайкхари, была ослепительной красавицей. Я безумно влюбился в нее и, несмотря на ее сдержанность, решил жениться на ней. Поспешно вернулся я домой и объявил отцу, что женюсь только на Вайкхари и ни на ком другом.

Сначала он рассмеялся мне в лицо; но, слушая мое восторженное описание красоты молодой девушки, задумался, а потом объявил, что отправится вместе со мною в общину просить Вайкхари мне в супружество. Я был совсем счастлив, и мы выступили в поход в сопровождении многочисленной свиты и большого отряда войск.

Мы расположились станом неподалеку от общины, и отец отправил одного из советников с предложением. Старый жрец-врач сам явился сказать царю, что юная жрица дала обет служения божеству и должна оставаться при храме, но отец был не таков, чтобы подчиняться чужим доводам, и потребовал личного ответа от Вайкхари. Она пришла, расстроенная и встревоженная, умолять царя не вынуждать нарушать клятву, данную богине, но тот решительно ответил, что если она откажется быть моей женой, он уничтожит храм со всеми его постройками, а жителей всех обезглавит.

Тогда перепуганная Вайкхари побежала в храм молить богиню освободить ее и спасти сестер. Говорили впоследствии, будто в то время, как жрица приносила жертву на престоле богини и совершала воскурения, вознося мольбы к божеству, из пламени появилась белая голубка, на минуту присела на плечо молодой девы и затем упорхнула; вместе с тем железный браслет, носимый жрицею на руке в знак посвящения, отстегнулся и упал на землю в доказательство того, что богиня ее освободила.

Затем Вайкхари последовала за нами в город, и я был наверху блаженства, но, увы, не знал, что моя и матери гибель была решена уже в жестоком сердце отца, который страстно влюбился в мою невесту.

Добрая мать приняла Вайкхари как дочь, шли спешные приготовления к торжественному празднованию моей свадьбы, как вдруг накануне дня бракосочетания меня поразил страшный удар: мать нашли мертвой в постели. Ее ужалила змея, притаившаяся, как полагали, в цветах, принесенных для украшения комнаты. Я был в отчаянии, и свадьбу отложили до окончания траура, т.е. месяца на три. Тяжелое это было для меня время, но я еще сильнее привязывался к Вайкхари, которая разделяла мое горе, утешала и, по-видимому, проникалась ко мне любовью. Отец был мрачен, задумчив, мало говорил со мной и развлекался уединенными охотами, приказывая иногда и мне сопровождать его. Суами же, наоборот, положительно не отставал от меня и невесты; я сознавал, что он нас выслеживал, и его ни перед чем не останавливавшееся упорство бесило меня.

Приближался конец траура, и мне пришлось однажды опять сопровождать отца на охоту; он был мрачнее и молчаливее обычного, явно выбирал наиболее уединенные дороги и самые крутые, опасные тропинки.