Я знаю, что случилось с вашим сыном.

Восход солнца я встречал уже на ногах, хотя не могу сказать, что ночью мучился от бессонницы.

В течение часа по прочтении письма я мерил шагами пространство между ноутбуком и верандой, пытаясь понять, что делать. Первый порыв был сбросить письмо в корзинку, очистить ее и сделать вид, что ничего не было.

Но я не мог просто так взять и стереть послание. Не сразу, но все же я это понял, и тогда мне пришлось решать, что с ним делать. Для начала я хотел выяснить, откуда у этого человека мой адрес. Конкретно этот, потому что у меня несколько адресов. Мой когда-то основной, на который приходят только редкие письма от бывшей жены. Потом есть гугловский адрес, созданный для определенной цели и вот уже три года не проверявшийся, хотя предположительно он существует до сих пор. И наконец, корпоративные адреса, наследство конторы, где я когда-то работал. Она уже давно умерла, но адреса явно никто не блокировал.

Письмо пришло на этот ящик. Человек, который отправил его, либо знал, либо каким-то образом выяснил, что когда-то я имел отношение к этой компании. Человек был предположительно женщиной, хотя и не обязательно: в Сети ты можешь выдать себя за кого угодно. Не думаю, что он — кто-то из старых знакомых, такого имени я не помнил. Я набрал его в поисковике и обнаружил нескольких случайных людей на собственных сайтах или сайтах, принадлежащих другим пользователям, еще несколько в списках персонала компаний, или в библиотечных каталогах, или отрядах девочек-скаутов плюс с десяток ссылок на всякие генеалогические сайты.

Наконец я сделал единственное, что мне пришло в голову. Нажал кнопку «ответить отправителю» и написал:

Кто вы?

Некоторое время я смотрел на это письмо, даже прибоя не слышал — только урчание в собственном животе. Отправлять или нет? Пока что у меня еще есть выбор: уйти, не проверять больше почту, жить как прежде.

Но в конечном счете я кликнул «отправить», встал и вышел.

Я пил воду бутылку за бутылкой, сидел на террасе и каждые пятнадцать минут ходил проверять почтовый ящик. Было уже поздно, и я знал: шансы на то, что ответ (если он вообще будет) придет сегодня, невелики. Но какими бы разными ни были старые почтовые отправления и современные электронные письма, мы привносим в последние что-то вроде тех ожиданий, которые сопутствуют первым. Мы думаем, что если пишем что-нибудь, то другая сторона тут же обязана ответить.

Ответа от нее (или от него) я не получил.

В три часа я запер двери и выключил компьютер. Раздеваясь, я понял, что, хотя прошедший день и был теплым, год повернул к зиме. К комнате стоял холод.

Я забрался в кровать, которая показалась очень широкой, и лежал, прислушиваясь к стуку крови в ушах и пытаясь не думать ни о чем. Наконец я забылся сном.

Ответ не пришел на рассвете, не пришел в полдень, не пришел в четыре тридцать, когда я надел рабочую одежду и отправился в ресторан. Ночью пролился сильный дождь, и во время утренней прогулки песок был сырым, изрытым оспинами капель, а берег повсюду усыпан водорослями. Я шел к «Пеликану» и думал, что, скорее всего, и следующей ночью повторится то же самое. Через два-три часа пойдет дождь, заморосит с угрюмой безысходностью, типичной для Орегона, и, как пить дать, клиентов в ресторане будет немного. Вероятность этого велика, а значит, Джон скоро станет в воскресные вечера возвращаться пораньше. Сезон закончился.

Я пытался успокоить себя на ходу, уговорить, что письмо было делом рук какого-то предприимчивого психа, который действует не торопясь. Если за этим и в самом деле что-то стоит, то отправитель наверняка скоро выйдет на связь. Что вы делаете, отправив такое письмо и зная, что оно заденет за живое? Вы ждете ответа, а потом без задержки переходите к делу. Если наживка проглочена, вы уже не даете рыбке сорваться.

Поэтому я вернулся к мысли, что за письмом вообще ничего не стоит. Я прокручивал это у себя в голове раз десять и все время приходил к одному выводу. Я постарался уцепиться за эту мысль и не зацикливаться.

Две мили — расстояние достаточное, чтобы о многом поразмыслить. Достаточно оно и для того, чтобы понять: ты не в лучшем настроении. Я появился в ресторане одним из первых и стал готовиться к наплыву клиентов. В какой-то момент за окном показался Эдуардо, увидел меня, помахал пачкой «Мальборо». Я вышел перекурить с ним и двумя поварами, его напарниками. Это было приятно, но, с другой стороны, странновато — я ведь столько времени как бы не замечал их, а теперь словно соскользнул в параллельный, хотя и похожий мир. Эдуардо сносно говорил по-английски, чего нельзя было сказать о его товарищах, а сам я испанский знаю скверно. В конечном счете все свелось к тому, что мы просто стояли и курили.

Вернувшись в ресторан, я удивился и в то же время не удивился, когда на парковке появилась машина Беки. Вышел Кайл — минут за сорок до начала работы. Я проводил его взглядом, потом посмотрел на Беки за рулем.

Она улыбнулась, и я понял, что дела у нее, похоже, налаживаются. А еще — что моя карьера изготовителя пиццы, пожалуй, умрет, так толком и не начавшись. По крайней мере, на этом этапе.

Ранних пташек набралось достаточно, но потом все пошло на спад, и наконец осталась одна-единственная семья в центре зала. Они ели в таком убийственном молчании, что оно, казалось, заглушает и тихонько наигрывающую музыку. Час спустя Тед отпустил Мейзи домой. Остальной персонал напоминал брошенные лодки, покачивающиеся на волнах: руки сцеплены за спиной, подходят к окнам, стоят и смотрят, как тяжелеют, багровеют и опускаются тучи.

— Дело пахнет керосином, — раздался голос у меня за спиной. — Ух, сейчас польет.

Я повернулся — за мной стоял Кайл. Он явно был дока в том, что касалось погоды. Некоторое время мы вместе смотрели на собирающиеся тучи.

— У тебя порядок? — спросил я.

Он кивнул. Может, это мое воображение, но мне показалось, что он выглядел немного старше, чем вчера, или по меньшей мере непривычно. Он осмотрелся и заговорил тише обычного.

— Работаю над тем, чтобы закрыть… ну, ты знаешь, — сообщил он. — И потом, гм, я понял, что ты мне вчера сказал. И Беки слово в слово то же повторила. — Он опустил глаза. — Да, спасибо. Я вчера тебя не поблагодарил, хотя должен был.

— У тебя был нелегкий день, — отмахнулся я.

Какое-то время мы молчали, но я чувствовал, он хочет сказать что-то еще. Наконец он решился.

— А откуда ты узнал, как в таких делах… ну, это самое?

— А что тут узнавать? Просто поговорил с парнями, и все.

— Ну да. «Поговорил» с ними.

— Поговорил. Именно так все и было.

— Но ты даже не знал, что они собой представляют. Просто вошел туда и уделал их.

— Я же спросил сначала, какое они произвели на тебя впечатление.

— Но я ведь мог и промахнуться. Мое впечатление могло оказаться ошибочным. Такое случается.