Роман уже ушел, спеша заступить на службу в Вукалеоне — он провел в таверне несколько больше времени, чем ожидал. А вот огорченный Твердило решил, что Георгий Палеолог проживет сегодня без начальника охраны… Заказав сладкого, неразбавленного вина, русич вернулся за стол, где только что сидел с побратимом — коего в душе почитал если не за сына, то точно за племянника! После чего прошептал едва слышно:

— Выходит, это правда, и слухи не врут? Неужели… она⁈

Глава 4

Очередной день службы манглабита пролетел незаметно, насыщенный делами и заботами — утренней сменой стражи и последующей проверке бдительности постов, а также в подготовке дворцовых казарм к переселению в них славянской сотни. Ведь большинство русичей из варанги предпочитают жить вне казарм, многие из них завели семьи в городе; кроме того, охраной Вукалеона ранее ведали кувикуларии и виглы — ночная стража. Однако с постройкой Влахернского дворца гвардейцы этих тагм были переведены в новую резиденцию базилевса. Тем более, что за ними остался закреплен и огромный комплекс «Большого дворца», расположенного рядом со Святой Софией… Там варанги и этериоты «старых» гвардейских тагм несут службу вместе.

Только после вечерней проверки постов стражи Роман выдохнул чуть свободнее. Да, впереди его ожидает бессонная ночь и еще несколько дежурных обходов, однако иные заботы можно смело позабыть до следующего дня… Предоставленный на время самому себе, манглабит спустился к дворцовому причалу — и с легким вздохом сел на ступени подле искусно вырезанные мраморных статуй, изображающий быкольвов. Собственно, от них и пошло название дворца — Вукалеон… Ступени, ведущие с причала, уходят в самое море. Самсон не раз задавался вопросом, где именно они обрываются — или же мастера греки каким-то чудом сумели довести их до самого дна малой гавани? Во время ночной стражи Роман нередко спускался к причалу, чтобы умыться студеной в декабре морской водой — а дурачась, он пару раз делал несколько шагов вниз, погружаясь в море по колено. Но и только — снять с себя броню во время службы не представляется возможным. А упади гвардеец в воду в чешуйчатом панцире локика сквамата, мгновенно потянувшим бы его на дно, так сотник и вовсе утонул бы!

Еще Роман очень любил полюбоваться закатам на море в ясную погоду — когда багровый, цвета императорского порфира диск солнца касается морской глади, чтобы всего несколько мгновений спустя скрыться от глаз людских… Впрочем, сегодня к вечеру солнце скрыли облака — а к закату они сменились черными свинцовыми тучами, нависшими над самой головой… И несущими, как видно, заряд снега. Но было и еще одно зрелище, любимое Самсоном — а именно тот миг, когда на ближнем к дворцу маяке, высящемся в паре сотен шагов от Вукалеона, огромной свечой вспыхивает пламя!

Удивительно, но оно никогда не пугало Романа, никогда не напоминало ему о пожаре под Диррахиумом…

Вот и сейчас манглабит замер, ожидая появления первых языков огня на вершине маяка. Но едва слышный шорох над головой и справа гвардейца насторожили сотника, заставив того мгновенно собраться и изготовиться к бою. Это ведь Восточный Рим — и даже убийства базилевсов в их собственных покоях не являются чем-то из ряда вон выходящим! Но когда Роман обратил свой взгляд на источник звука, то успел заметить лишь край пурпурных одежд в окошке выступающего к морю балкона. Как кажется, их носитель не захотел разделить с Самсоном созерцания вспышки пламени на маяке…

Сердце манглабита невольно начало биться чаще, разгоняя по жилам кровь — ведь ныне только одному человеку в Вукалеоне дозволено носить царский пурпур…

Совершенно позабыв о маяке, на вершине которого как раз расцвел диковинный цветок пламени, отражающийся от начищенных до блеска бронзовых зеркал, Роман неподвижно замер. При этом манглабит бессильно сжимал и разжимал кулаки, не отрывая свой взгляд от балкона… В груди Самсона все словно замерло от пришедших на ум дерзких мыслей о признании — а конечности стали ватными, непослушными… Русич хотел сделать шаг ко входу во дворец — и не смог, буквально слыша, как тяжело забилось в груди его сердце…

Сердце влюбленного мужчины, не решающегося признаться в своих чувствах просто потому, что с той необыкновенной женщиной, ставшей причиной его душевных терзаний, манглабита разделяет огромная пропасть… Кто он — а кто она⁈ Всего лишь сотник варанги на службе базилевса, не властный над собой и своей судьбой. Сегодня Роман в столице — а завтра вновь отправят в Вифинию или в Эпир, или отбивать Родос у сарацин…

А она? А она — Мария Аланская!

…Роман впервые увидел супругу императора Михаила Дука, когда ему исполнилось всего восемь лет — а красавице царевне, венчающейся с мужем на царство, уже восемнадцать. Сидящий на могучих отцовских плечах мальчик разинул рот от восхищения, завидев в соборе Святой Софии высокую и стройную, как кипарис девушку с рыжими, вьющимися волосами, убранными под золотую стемму… Кожа горянки — дочери грузинского царя Баграта и аланской царевны Борены — оказалась белоснежной, как девственный снег на горных пиках! А правильные черты лица ее дышали каким-то необычайным внутренним благородством… И согревающим душу теплом.

Будущий Самсон конечно же влюбился в красавицу-василиссу, супругу базилевса — также, как и десятки иных мальчишек, коим посчастливилось увидеть Марию Аланскую воочию. И естественно, это была детская, совершенно неосознанная влюбленность, забывшая и переменчивая, как ветер в море… Но будучи уже развитым, привлекательным юношей — и кандидатом в гвардейцы! — Роман предпочитал общаться именно с рыженькими девушками, избаловавшими довольно-таки заносчивого парня своим вниманием. А потом… Потом была битва при Диррахии, затем Вифиния, затем Левунион — и практически сразу переброска на Лесбос, долгая осада крепости и яростная сеча с сарацинами. Несколько лет огрубевшего душой, заматеревшего воина не было дома — не было рядом и той спутницы жизни, с которой Самсон мог бы, да и захотел бы разделить судьбу.

А потом манглабит варанги вернулся в Царьград, получил назначение в стражу Вукалеона… И вновь встретил Марию Аланскую — впервые посмотрев уже бывшей императрице прямо в глаза.

В тот миг Роман пропал — окончательно и бесповоротно…

Когда-то молодому Самсону нравилось говорить падким на лесть девушкам о «бездонных колодцах их глаз», «омутах лесных озер». Но именно три года назад, во время короткой встречи с лишенной престола царицей, он наконец-то понял, о чем когда-то говорил. Голубые, с фиалковым отливом очи Марии показались Роману волшебными зеркалами души этой воистину царственной женщины… И их сияющий взгляд обжег его собственную душу, заставив вспоминать о красавице-горянке и во сне, и наяву.

С тех самых пор манглабит не мог смотреть ни