ПОСЛЕ случая на рынке прошло уже несколько дней. Камень, купленный у торговца, Мейсон, словно счастливый талисман, хранил рядом с кроватью. Ему нравилось, как он блестит, и время от времени доктор подносил его к свету, чтобы полюбоваться, как зеленые, золотые и фиолетовые блики перетекают друг в друга, меняя оттенки в зависимости от перспективы. Если смотреть с одной стороны, он казался просто серым, с другой – внезапно вспыхивал мириадами цветов, как и во всем в жизни, все зависело от того, с какой стороны посмотреть.

Он приехал в Черную Лощину совсем не за этим, однако в промежутках между неспешными пешими прогулками, чтением на свежем воздухе и дегустацией местных деликатесов Мейсон с головой погрузился в изучение истории города просто потому, что решил поиграть в Шерлока Холмса. Местные легенды смогли пробить брешь в его рациональном мировоззрении и заронить семя сомнения в его разум. С каждым мгновением, проведенным за изучением блога Матиаса, оно погружалось все глубже, подпитываясь каплями подозрений, пока не начало прорастать в нечто опасное. Его одержимость росла. Возомнив себя охотником за истиной, он старательно искал подтверждения своей теории.

Блог Матиаса не смог помочь Мейсону найти ответы на волнующие его вопросы. Местные жители твердо верили, что однажды Сновидица вернется, но миф о ней или об иве по-прежнему оставался тайной, покрытой мраком. Его внимание внезапно привлек один из постов Матиаса, он показался ему довольно любопытным. Статья содержала критику горячей поддержки горожанами недавней инициативы городского совета. Мэрия предлагала принять меры по сокращению карибу, вплоть до полного истребления, то есть отлов волков. Он считал позицию городских властей по данному вопросу чрезмерно самонадеянной или даже откровенно нелепой. А также упоминал историю кровавых конфликтов с волками в Черной Лощине:

Основываясь на истории нашего города, мы должны думать о сохранении популяции волков не только как о необходимости соблюдения экологического баланса, но и как об угрозе для нашего собственного выживания. Мифология действительно является мощным инструментом формирования социокультурной мысли. Однако меня беспокоит, что жители Черной Лощины, гордясь сохранением местной истории и культуры, закрывают глаза на непрекращающийся цикл насилия, неизменно повторяющийся из-за непоколебимой веры в небылицы.

Непрекращающийся цикл насилия? Неизменно повторяющийся? Можно ли объяснить нечто подобное влиянием местных сказок? Мейсон снял очки и ущипнул себя за переносицу. Он не понимал, как вообще сказка могла спровоцировать кого-то на жестокость. О какого рода насилии шла речь? Не похоже, что Черная Лощина регулярно мелькает на первых полосах газет.

Судя по всему, единственное место, где можно было найти достоверную информацию, – библиотечный архив. Городское хранилище оказалось слишком маленьким, чтобы вместить достаточный объем данных, интересующих Мейсона, однако короткая поездка в ближайший университет с легкостью решала эту проблему. Конечно, ему не позволили бы забрать книги с собой, но всегда можно воспользоваться ксероксом и почитать дома.

– Я ухожу, меня не будет до вечера! – крикнул он из гостиной.

Аннабель выглянула из кухни и одарила его лучезарной улыбкой.

– Хорошего дня, Мейсон! – ответила она, возвращаясь к хлопотам у плиты.

– Само собой, – криво усмехнулся он и направился к двери.

* * *

МЕЙСОН ЗНАЛ по опыту, что поиск в архиве – задача не из простых. Документы располагались по месту происхождения и дате, а не по тематике. Чтобы найти конкретную бумажку, требовалось знать, кто мог приложить руку к ее созданию. А если речь шла о насильственных преступлениях, то первыми на ум приходили журналисты и представители власти.

У Мейсона ушло два часа, только чтобы собрать достаточное для изучения количество материала. Газетные статьи, полицейские отчеты, протоколы заседаний городского совета с данными о нанесенном ущербе, несколько из них датировались 1860-ми годами. Город не единожды страдал от катастроф, беспорядков и антропогенных бедствий, которые зачастую приводили не только к разрушению собственности, но и к уничтожению окружающей среды. Просматривая статистику тяжких преступлений, совершенных за последнее столетие, Мейсон заметил тревожную закономерность: показатель количества смертей местных женщин от рук их близких родственников оказался гораздо выше, чем можно было считать типичным для такого маленького городка.

Изучая документы, Мейсон все сильней расстраивался из-за того, как плохо сохранились старые тексты: разобрать слова казалось почти невозможным. К тому же освещение в комнате архива оставляло желать лучшего. Запах пыли и непрерывное мерцание потолочного светильника неуклонно вызывали головную боль, раскалывающую его череп.

Сидя на полу и обложившись бумагами, Мейсон выяснил лишь одно: в городе периодически происходили вспышки истерии по поводу похищений, якобы совершенных Сновидицей и ее волками. В нескольких статьях упоминался судебный процесс, который произошел одновременно с массовым отстрелом волков в 1868 году. К судебным записям прилагались письменные свидетельства горожан, ставших очевидцами события. Решив не терять время, Мейсон снял с них копии и спрятал в рюкзак, чтобы взглянуть на них позже.

Однако, кроме заметки о суде, ничего стоящего внимания больше не нашлось. Представленные записи оказались несколько расплывчатыми, в них не было ни слова о непосредственных участниках процесса, никаких упоминаний о мэрах, церковных служителях или ключевых фигурах. Мейсон с растущим нетерпением перелистывал страницы, пока его внимание внезапно не привлекло изображение, прикрепленное к одному из протоколов судебного процесса 1868 года. Под иллюстрацией не оказалось ни подписи, ни указания автора, но, должно быть, она имела ценность, поскольку ее приложили к официальным документам.

Рисунок содержал гротескное изображение массивного черного волка с мощным хвостом, стоящим торчком, и лохматой шкурой. Из его широко раскрытой пасти, полной гнилых клыков, свисал длинный язык. Когти, стилизованные под острые изогнутые лезвия, выступали из лап зверя. Его глаза, яркие, кроваво-красные, казались совершенно неземными. На заднем плане на крестах висели три распятые женщины с мученическим выражением лиц, обращенных к небу, у их ног полыхал огонь. Мейсон склонился ближе и присмотрелся к рисунку: все трое были молоды, одеты в повседневную местную одежду и изображены с одинаковыми лицами. Возможно, они предшественницы нынешних жертв? Его взгляд переместился на глаза волка, красная краска ярко выделялась на странице, словно засохшая кровь. Раскрытая пасть зверя создавала впечатление злобной ухмылки, жестокого обещания, которое вскоре должно воплотиться в жизнь.

Внезапно где-то в комнате, словно зов из глубины веков, раздался голос старика с рынка:

В пламени девушки ярко горели, в пламени души теряли свои.

И, растворившись в лесу серой тенью, тьма отобрала мятежниц пути.

И в том огне, будто черные птицы, девы, предавшие волю отцов,

Заперты в клетке во мраке темницы, света лишаясь навеки творцов.