Кравцов довел Покровского до кровавой скамейки, присели на нее. Кравцов с некоторой опаской присел, даже оглянулся. Сгорбился… Смешно. Сгорбленность маньякам не помеха. До кустов, из которых предположительно выскочил убийца, два-три шага… Все же не один шаг. В принципе жертва могла услышать шум, оглянуться… Да, в деле написано, что Кроевская плохо слышала.

Одинокая, нелюдимая, плохо слышала.

Парк устроен сложно, тропинки пересекаются под любыми углами. Выгорожено тропинками и кустами укромное пространство… ну, отчасти укромное: если ты парк насквозь пересекаешь, то сюда не пойдешь, будет крюк, но если гуляешь, то свернуть ничто не помешает. Посидел, посчитал… Да, дольше пяти минут человек в одиночестве здесь не остается.

Пять минут, пять минут. Убить можно за восемь секунд. Бежишь трусцой, видишь сквозь кусты, что на скамейке вроде бы одинокая бабушка. Не грохнуть ли ее? Делаешь шаг из кустов, убеждаешься, что бабушка действительно достаточно одинока, хватаешь кусок асфальта… Где хватаешь?

Взял у Кравцова папку. Шагнул из кустов, шлепнул ею Кравцова по голове, тот дернулся, признался, что неуютно. По той тропинке, с которой в кусты нырять, людей гораздо больше проходит, чем по поляне. Но Покровский все равно в течение пяти минут трижды улучил момент, когда можно было войти в кусты совсем без свидетелей.

Кравцову нужно было в отделение милиции к ипподрому: готовить завтрашний следственный эксперимент, который успели утвердить и Жунев, и Подлубнов. А Покровский был не против поработать в парке один, сосредоточиться.

Когда на место убийства приехала милиция, смертоносный асфальт валялся под скамейкой. А до убийства? Здесь его и нашел злодей, у скамейки? Или уцепил метрах в пятидесяти, где меняли асфальт, за забором парка, на Петровско-Разумовской аллее? Поменяли по обыкновению бестолково, на коротком клочке дороги, а вокруг ямы оставили… Но дело не в этом. А в том, что мимо парка с обеих сторон аллеи люди идут едва не строем. Точно кто-то заметит, если человек хватает шмат асфальта и бежит с ним в парк.

Злодей мог прийти накануне ночью, асфальт уже был вспорот. Мог взять кусок с собой, в сумку, в рюкзак. Дошел до места, достал асфальт, рванул в кусты, лишил жизни Кроевскую Варвару Сергеевну, 1904 года рождения… А рюкзак куда дел, пока убивал? Держал под мышкой? Все громоздко и суетливо.

Проще было асфальт самому сюда, под скамейку, и принести заранее. Но что потом? Нарезать круги, пока не сядет одинокая гражданка подходящего возраста?

Если у маньяка мания убивать именно пожилых гражданок, причем любых, тогда логично.

Где-то через час Покровский обнаружил в неподходящем месте еще два куска асфальта. Примерно того же размера – с хорошую кошку – что и орудие убийства. В небольшом овражке между парком и дорогой, близ места, где шел ремонт, не очень далеко от места преступления.

Кто их сюда перетащил, зачем? Да, предметы не слишком тяжелые, но неудобные, пачкаются… руку ссадить можно.

Строго говоря, куски можно было забросить сюда с дороги. Закоротило у рабочего от мысли, что вернется он сейчас домой на «Ждановскую», а там сестра-алкоголик весь хрусталь продала и сидит с ящиком портвейна кривая уже, кошку мучает, он и метнул пару кусков не в кузов грузовика, а в другую сторону.

Покровский бродил до конца рабочего дня, пока люди от метро и к метро не хлынули широким потоком. Отправился на Петровку.

Доехала из Волгограда информация о пуговицах. Шлепают эти пуговицы на тамошней фабрике на все фасоны («на все три», уточнил Жунев) мужских рубашек.

– Сверхвысокого спроса на эти фасоны нет, – Жунев произнес слово «фасон» в нос, с пренебрежительным вычуром, – несмотря на эпоху дефицита. Коллега из Волгограда подполковник Непряев крайне низко оценил качество продукции данной фабрики. Продукция реализуется… Вот есть список областей.

Покровский протянул руку за документом, зачитал области. Калмыкия… это республика. И области: Волгоградская, Ростовская, Саратовская, Воронежская. Конец списка.

– Все в тех краях, вокруг Волгограда, – сказал Жунев. – Если рубашки дерьмо, что их везти в столицу, правильно? Мы тут такого не носим.

Сам Жунев не был большим модником, рубашки как раз самые простые, сверху вязаный женой жакет, старый пиджак, зато все всегда безукоризненно чистое, брюки выглажены.

Фракцию безразличных к одежде вместе с Кравцовым представляла Настя Кох, которая присоединилась сегодня к группе, закончив сложный отчет по зимнему еще делу о кражах байдарок. Но если Кравцов просто внимания на себя не обращал, Настя специально одевалась поплоше. Если не в форму, то во что-нибудь серое, старомодное, балахонистое. Настя считала себя некрасивой и назло всем бабушкам не желала быть женственной.

– Маньяк как-то связан с этими областями? – спросила Настя Кох. – Приехал оттуда?

– Рубашку могли ему привезти, мог купить на отдыхе пять лет назад. Пуговицу такую производят давно… – сказал Жунев и блеснул своими интересненькими часами, какие-то там дополнительные круги, что ли, на циферблате.

– Мог в плацкарте у соседа стибрить, – сказал Покровский. – Ты, конечно, запроси в этих областях, не зафиксировано ли аналогичных преступлений. В смысле не рубашек стибренных, а старушек прибитых. Но…

Настя Кох уже запросила. И московский архив сегодня под интересующими углами как могла перебуторила, без успехов. Есть относительно недавний экстраординарный эпизод убийства старой женщины около метро «Аэропорт», в Шебашевском проезде, но того злодея сразу задержали. Синяк один соседке, встречая новый, обещающий свершения, 1969 год, в рот поглубже засунул шланг включенного пылесоса и держал там, пока она не успокоилась. Увидев, что наделал, протрезвел, глаза ей выколол.

– В Москве, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году? – спросил Покровский.

В «Следственной практике» выколотые глаза еще встречались время от времени, но на периферии, в отдаленных от центров цивилизации населенных пунктах.

– А зачем вообще глаза выкалывать? – вообще не знал, зачем убийца жертве глаза выкалывает, Миша Фридман, юноша из культурной московской семьи.

– Чтобы в зрачках жертвы отражение убийцы не сохранилось, – пояснил Жунев. – Чему вас там в школе милиции учат…

Действительно. Чему учат.

– Сидит этот синяк? – уточнил на всякий случай Покровский.

– Умер уже в заключении.

Вернулись к материальным уликам.

Нитяные перчатки – тысячи пар по Москве и окрестностям из такой ткани, около ноля шансов, что перчатки сыграют.

Отпечатки на гире – нет отпечатков.

Галоши. Сейчас их и впрямь мало кто носит, особенно в столицах, особенно летом. Да, вещь еще вовсе не редкая, по кладовкам у многих, но злоумышленник, подлюга, приобрел для преступлений новые галоши. Потому и не боится натоптать.

– И размер обычный, сорок четвертый, – сказал Жунев. – Если бы сорок восьмой…