18 февраля 1943 года поутру раздался стук прикладом в дверь нашей землянки. Я открыла. Гитлеровец, остановившись на пороге, обвел вокруг взглядом, глаза его задержались на Валентине:

— Одевайся! Выходи!

Я попыталась протестовать, но он замахнулся на меня автоматом:

— Шнель, шнель! Быстрее! Германия ждет!

Автоматчики согнали на площадь молодых парней, построили, окружили и повели. Угоняли в неизвестность, в неволю.

Как разрывалось мое сердце!

Считали денечки: где же, где наши? Немцы отходили. Вот уже из домов съехали. Мы вошли в избу. Грязь, погром. Стали с Зоей мыть, вражеский дух вымывать. По селу новые слухи: собираются угонять девушек. Зоя моет пол, плачет:

— Может, — говорит, — последний раз дом в порядок привожу.

Успокаиваю, что ее не возьмут, больно маленькая. Хочу верить своим словам, и не верю.

Действительно, через пять дней после угона Валентина снова стук в дверь. Фашист внимательно всех оглядел, в Зоину сторону пальцем ткнул:

— Девошка! На плошат! Одевайся.

Я к нему:

— Посмотрите, она же маленькая. Толк какой с нее? Оставьте!

Фашист даже не глянул на меня, через мою голову Зое говорит:

— Ждать не буду! Ну!..

Зоя платок повязала, шубейку старенькую натянула, сунула ноги в валенки. Я на колени хотела перед фашистом броситься, она ко мне кинулась, не дает:

— Мамочка! Не надо! Мамочка! Не поможет! Мамочка! Не унижайся!

К мальчишкам, отцу обернулась:

— Берегите маму! Маму берегите! — глаза у нее сухие, не плачет, только дрожит вся: — Прощайте!

Выбежала я вслед за ней — гляжу: из всех домов девушек и совсем молоденьких девчонок выгоняют.

Шла я за колонной наших девушек до околицы. А там на нас, матерей, фашисты автоматы направили, не пустили дальше. Стояла я, глядела вслед удалявшейся колонне.

Не помню, как домой добрела. Сына забрали — было тяжело, а дочку увели — стало вовсе нестерпимо. Какие только мысли в голове не бились! Пятнадцатилетняя девочка, да в неволе, на тяжелейшей работе, в полной власти фашистов, у которых человеческих понятий-то нету совсем…

К весне 1943 года Красная Армия выросла, закалилась в боях, приобрела богатый опыт и научилась бить немцев наверняка. Увеличилось техническое оснащение Красной Армии. К этому времени советские войска окружили и уничтожили мощную сталинградскую группировку противника, освободили большую территорию страны.

После усиленной артиллерийской подготовки советская пехота совместно с танками прорвала первый и второй рубежи обороны немцев, заняла десятки населенных пунктов и 5 марта вышла на непосредственные подступы к городу. Не давая противнику привести в порядок изрядно потрепанные части и соединения, советские войска пошли на штурм Гжатска.

Чтобы уменьшить свои потери, советские войска стали обходить город с северо-востока и юго-востока. Опасаясь обходного маневра, фашисты стали сосредоточивать свои основные силы на флангах. Ослаблением обороны в центре тотчас воспользовалось советское командование.

Бойцов не приходилось торопить: они рвались вперед. Надо было спешить, хотя бы для того, чтобы не дать фашистам при отходе сжигать деревни. А гитлеровцы были отличными поджигателями. За несколько минут они успевали обежать село с бензиновыми факелами. Когда наши солдаты врывались в него, жарко пылали дома и сараи, а в свете пламени рыдали женщины и дети. Видя это, бойцы сжимали в ярости кулаки и отказывались от отдыха. Спешить, спешить, не дать врагу сжечь новые деревни! Пойманных поджигателей в плен, разумеется, не брали — им не было пощады.

Преследование противника продолжалось. На подступах к Гжатску по документам убитых и показаниям пленных установили, что перед нами отходит 252-я немецкая пехотная дивизия. Продвижение наше замедлилось. Уж очень глубок был снег, а лыж у нас не было. Немцы легко держали нас на промежуточных рубежах обороны, поскольку мы были малоподвижными и всякий маневр на фланг противника выполнялся очень тяжело. Артиллерия отстала, обозы тоже. Приходилось тратить время и на их подтягивание.

К 17 часам 5 марта дивизия двумя полками с боем захватила подступы к городу, заняв деревни Столбово, Петрецово, Хохлово. Полкам было приказано с ходу овладеть городом. Но командир 93-го гвардейского полка подполковник Лазарев, наступавший на город прямо с востока вдоль шоссе, доложил, что несет потери и продвинуться не может. В таком же положении оказался и 87-й гвардейский полк под командованием подполковника Кошелева, наступавший с юго-востока.

Приказываю Марусняку, командиру 90-го гвардейского полка, находившегося у меня в резерве, выдвинуться к южной окраине Гжатска. Как только он выполнил этот маневр, по моему сигналу все полки перешли в атаку. И опять она захлебнулась: немцы засекли передвижение 90-го гвардейского и усилили свою оборону на южной окраине города. Видимо, мы плохо, недостаточно скрытно провели этот маневр.

Принимаю новое решение: собрать все сани-розвальни, имеющиеся в дивизии, посадить на них 90-й полк и перебросить его теперь с юга на север.

Гитлеровцы заметили и этот маневр, но с опозданием. Их разведка обнаружила нашу санную колонну, когда она уже пересекла шоссе и выходила к деревне Столбово. Противник хотел усилить северную окраину. Но резервов у него под рукой не оказалось, и он вынужден был снять часть сил с восточной окраины, где готовился к атаке 93-й гвардейский полк. Этим-то мы и воспользовались. Около трех часов утра я приказал Лазареву:

— Не медлите ни секунды. Подымайте полк и врывайтесь в город. Я со штабом иду за вами. Вперед, гвардейцы!

Лазарев приказ выполнил. Еще затемно он прорвался в город. Это облегчило путь и остальным полкам. С севера ворвался 90-й гвардейский, прибывший на санях. В головной цепи его боевого порядка шел, подбадривая бойцов, секретарь партийного бюро майор Баканов.

Из боковой улицы появляется женщина. Под огнем перебегает улицу, бросается к цепи… Это сорокатрехлетняя жительница города Мария Дмитриевна Лауфер.

— Голубчики!.. Родненькие!.. Как мы вас ждали!.. Возьмите. Полтора года хранила…

В воздухе полыхнуло небольшое красное полотнище на метровом древке. Флаг, какой обычно вывешивался на домах в революционные праздники. Баканов выхватывает его из рук женщины, целует ее, поднимается во весь рост и с поднятым флагом, как с боевым знаменем, бросается вперед. Команды никакой не было, но бойцы, потрясенные виденным, как один, с громовым «ура» устремляются за Бакановым. Вскоре секретарь партбюро водрузил флаг над полуразрушенным зданием горсовета.