— Егор, прекрати немедленно и дай мне уйти, я тороплюсь, меня ждут.

— Кто? — усмехаюсь, ждут ее. Ничего подождут, а может и не дождутся вовсе.

— Семья, — выплевывает мне в лицо и смотрит пристально, с вызовом. Смешная, правда думает, что меня это остановит?

Да мне, блядь, Вселенная, кошка дранная, лучший в жизни подарок сделала, а я, конечно, дебил, но не законченный, чтобы снова его просрать.

— Муж, стало быть? — я улыбаюсь, смотрю на нее, внимательно отслеживаю реакцию.

— Да, — отвечает на выдохе.

А я вижу, что врет. По зрачкам расширившимся, по участившемуся дыханию, по взгляду растерянному. Я, отчего-то, практически уверен, что нет там никакого мужа. И эта уверенность теплом разливается по венам. И только где-то глубоко внутри, какой-то противный червь грызет, сомнения во мне зарождает.

— Мужик из клуба? — напоминаю ей о нашей внезапной встрече в неформальной, мать его, обстановке и она кивает, слишком быстро реагируя, даже не задумываясь, а я понимаю, что врет, ну врет же.

Или мне просто хочется видеть то, чего нет?

И я, наверное, сейчас в ее глазах полным уродом буду выглядеть, но ничерта с собой поделать не могу, я должен убедиться. Отстраняю Ксюшу, двигаю в сторону, она такая маленькая, легкая, словно пушинка, что мне даже напрягаться не приходится, и хватаю со стола женскую сумку, самым наглым образом в нее заглядывая.

Ну давай же, только не говори мне, что ты из тех, кто по городу без документов шастает.

Бинго!

— Ты что себе позволяешь, а ну отдай.

Она пытается отнять у меня свой паспорт, но кто бы ей позволил. Быстро листаю страницы, пока не добираюсь до графы «Семейное положение» и улыбаюсь как умалишенный, рассматривая пустые страницы. Она не замужем и не была никогда. А я идиот. И от радости теряю бдительность, Александровна все-таки вырывает у меня из рук документ, а мне уже в общем-то все равно. Стою и продолжаю лыбиться, как дебил последний, глядя на разъяренную Ксюшу.

Да, я скот. Да, это было некрасиво, только мне совершенно плевать, потому что теперь она точно будет моей, я же больше не отпущу.

— Это ничего не значит, — чеканит строго и убирает паспорт в брошенную мною на стол сумку. Нервно тянет собачку молнии, в попытке закрыть сумку, а та не поддается.

— Ты ее сейчас порвешь, дай сюда, — я выхватываю из ее рук многострадальный предмет, убираю застрявшую ткань, закрываю сумку и отбрасываю в сторону.

А потом хватаю свою занозу в заднице, тяну на себя и одним рывком приподнимаю над землей, сажая на большой преподавательский стол. И в голову закрадываются совершенно неуместные мысли о том, что я в общем-то не против опробовать этот чертов стол и не только его.

— Волков, отпусти меня немедленно, или я буду кричать, — шипит моя злючка.

— Конечно, будешь, малыш, обязательно будешь, — шепчу, покусывая маленькое ушко, именно ушко, потому что Ксюша вся такая миниатюрная, хорошенькая до ужаса и вся моя, даже если пока этого не понимает и признавать не хочет, но я же упертый, я все равно своего добьюсь.

Она краснеет, на щеках появляется румянец, да, блин, у нее даже уши краснеют. Она меня с ума сведет или в могилу.

— Ты… ты просто… Прекрати, я не хочу, слышишь, я тебе в прошлый раз сказала: ты меня не интересуешь!

— Не интересую значит? — ухмыляюсь, потому что врать она так и не научилась, а я дурак, что в прошлый раз повелся на плохо поставленный спектакль. Еще бы знать, что за мужик с ней был, но это потом.

— Нет, — продолжает ломать комедию, а сама дрожит и совсем не от страха. Я чувствую.

— А так…

Не даю ей возможности осознать происходящее, просто тяну на себя и буквально вгрызаюсь в такие желанные губы. Пальцами зарываюсь в волосы, не позволяя отстраниться. Раньше они были длиннее, зачем отрезала?

Целую жадно и впервые за долбанный год чувствую себя настолько живым, что кажется меня сейчас разорвет от переизбытка эмоций. Александровна сопротивляется, а мне так даже больше нравится, нравится подавлять ее сопротивление, нравится, когда наконец сдавшись, она со стоном обвивает руками мою шею, сама тянется и отвечает на поцелуй, зарываясь своими тонкими пальчиками в мои волосы. Углубляю поцелуй, сплетаю наши языки и кайфую, от того, какая она сладкая, мягкая, податливая. Не интересую, как же.

— Врать ты так и не научилась, Александровна, — шепчу ей в губы, и она дергается, словно от удара. А потом удар получаю я.

Заслужил, наверное.

Смотрю на свою кошку бешеную. Губы припухшие, взгляд молнии метает, волосы растрёпанные, грудь тяжело вздымается.

Ты ж моя хорошая.

— Это был последний раз, когда я позволил тебе себя ударить, ясно? — беру ее запястье, сжимаю крепко в своей ладони.

— А то что? — выплевывает злобно.

— Возьму тебя прямо на том месте, где это произойдет, Ксюша. Детство закончилось, теперь только по-взрослому.

— Да ты, ты… Да как ты смеешь вообще, я твой преподаватель и…

— Нет, малыш, ты просто моя.

Мне нравится ее злить, нравится слушать, как она запинается, теряется, век бы смотрел. И я понимаю, что если сейчас не уйду, то просто выполню свое обещание и осуществлю свои грязные, совершенно непристойные фантазии с участием Ксюши и стола.

— Я дам тебе время на осознание и принятие сего факта, — говорю и прежде, чем она успевает ответить, разворачиваюсь и ухожу, не оборачиваясь, потому что вернусь, точно вернусь и реализую все, что сейчас творится в моей воспаленной башке.

Закрываю за собой дверь, борясь с желанием вернуться. Нельзя, Клык, нельзя. Не сейчас. Пусть осознает, примет что ли мое неизбежное присутствие в своей жизни. Клянусь я больше не буду сетовать на судьбу. И Александровну не отпущу больше. Идиот я, конечно. Как вообще поверил в ту несусветную чушь. Какая свадьба? Какой нахер муж? Идиот!

И пока я себя жалел, пока трепал нервы родителям, пока представлял ее с другим, где-то там, далеко, она была здесь, она, мать его, все это время была здесь. Я дебил, просто законченный дебил.

Я же не проверил даже, не пришел к ней, просто поверил и жалел себя. А она… Она все также дрожит в моих руках, я ведь чувствую, что ничерта ей не безразличен. И сопротивление это, явно страхом порожденное, потому что в голове ее не укладываются такого рода отношения. И я даже в чем-то ее понимаю, наверное.

И строгость вся ее эта наигранная, тоже страхом продиктованная. Я по глазам видел, по реакции ее на мои прикосновения, на мои поцелуи, что тогда, что сейчас. Просто я дурак… Был дураком. Больше не буду. Не сбежит от меня больше трусишка. А над страхами и сомнениями мы поработаем, обязательно поработаем. И о спектакле том с мужиком поговорим обязательно.