Жена, кажется, что-то ответила, он не был уверен – действительно ли ответила. Он отворотился от берега и поплыл. Кролем, потом брассом, потом снова кролем, баттерфляем, сажонками – всеми стилями, какие были ему доступны. Лицо было мокро, с век стекали струйки, заставляя моргать, он не сомневался, он был уверен, что он в воде, а не на поверхности. А как там было вчера, его больше не волновало. Мало ли что было вчера. А сегодня – все по законам физики. Все, как у всех, как со всеми.

Он плавал, наслаждаясь водой, ныряя, отфыркиваясь и пуская изо рта фонтанчики, добрые четверть часа. И поплыл к берегу, только когда его грань стала с трудом различима и жена была уже не видна, лишь ее голос, подающий ему сигналы, словно маяк.

– Что, ну?! Ты видишь? – приняв от нее полотенце и едва промакнувшись, обнял он, прижал ее к себе. – Видишь? Видела? Убедилась?

– Да, – ответно прижимаясь к нему и обнимая, ответила она. – Прямо как рыба-кит.

В голосе ее звучали те же радость и счастье, что пережил В., погрузившись в воду. Потрясло, должно быть, поколотило порядком и ее.

За его столом, как за своим, сидела, выложив перед собой перламутрово-блескучие пластмассовые коробочки с тушью, с румянами, маникюрные ножницы и пилочку для ногтей, та самая молодая сотрудница, которую В. про себя называл Угодницей. При его приближении она было дернулась встать, но не встала.

– Здравствуйте, – произнесла она, выжидательно глядя на него снизу вверх и явно не намереваясь собирать свое хозяйство, разложенное вдоль клавиатуры. Той радостной распахнуто-свежей улыбки, с которой она обычно обращалась к В., на лице у нее не было, а был некий мстительный вызов. Вы меня вчера оскорбили и вот вам теперь той же монетой – что-то такое читалось у нее на лице.

– Здравствуйте, – ответил ей В. – П-ростите, что вы здесь делаете? Позвольте мне занять свое место.

– А оно теперь не ваше, – с холодным достоинством отозвалась Угодница. – Теперь оно мое.

– Простите? – не понял В.

– Мое, – с тем же достоинством, в котором, однако, как соль в растворе, давала себя знать мстительность, ответствовала Угодница. – Мне сказали, что я могу его занимать.

У нее как у молодой сотрудницы собственного стола не имелось, она ютилась со своими бумагами на краешке чужого, у нее не было даже компьютера, и, чтобы сделать работу, ей приходилось все время у кого-нибудь одалживаться. Чаще всего одалживалась она у В.

– Кто вам сказал – занимать мое место? – обливаясь жаром предчувствия, что это лишь начало предстоящих сюрпризов, спросил В.

– Начальник сектора, – указала Угодница в сторону ячеистого аквариума, из которого их общий с В. шеф осуществлял наблюдение за вверенными ему подчиненными.

Начальник был уже у себя и, отделенный от всех бликующим стеклом, неотрывно смотрел, как В. приближается к его руководящему уединению.

– Что, удивился? – не дав В. вымолвить ни слова, засмеялся он, когда тот распахнул дверь аквариума. – Ее стол теперь, по праву сидит. Собирай свои вещи. Откочевывай. Ты больше у нас не работаешь.

– А где? – нелепо вырвалось у В.

– В отделе директора по связям с общественностью. Все вопросы к нему.

– Что… мне туда, на второй этаж? – еще нелепее, чем до того, вопросил В.

– Надо полагать, – пожал плечами его шеф. Ответ доставил ему удовольствие: внятно-холодной неопределенностью этого ответа он как бы компенсировал чувство зависти, что скручивало его жгутом и было ему неприятно. О, как ему хотелось знать, что за перспективы открываются у его бывшего зама, в какое будущее уходит его зам от той рутины, в которой он сам остается. Не опасение ненароком угодить в неведомую ловушку, из которой потом – весь обдерешься, выбираясь, он бы потаскал В. в зубах, погрыз его, выспрашивая, что да как.

В. растерянно постоял около начальнического стола – точно как минутой раньше около своего собственного, занятого Угодницей, – и побрел вон: вон из аквариума шефа, вон из комнаты сектора, вон… не вон ли из прошлой своей жизни? В которой, казалось, он надежно и прочно обжился, в которой его все устраивало, из которой он никуда не хотел уходить. Но как было удержаться в ней? И можно ли было? Изгнанному из рая Адаму тоже, должно быть, не хотелось оставлять его. Но как мог его не оставить?

На межмаршевой лестничной площадке стоял, курил с сотрудником своего сектора, запасаясь перед рабочим днем дымом в легких, коллега, так неожиданно оказавшийся уфологом. Да еще и не последним лицом в их обществе. Завидев В., не сговариваясь, как один, они отняли сигареты от губ, воззрились на него, впились взглядами – ну, будто прожектора, схватившие в свое гибельное пересечение крест руковотворной небесной птицы. Смотрел на них с этой же неотрывностью и В. Вернее, смотрел он, отражал своим взглядом лишь взгляд коллеги, – партнер того по сигарете не представлял для него интереса.

Спустившись к ним, В. приостановился.

– Как только поступит приказ расконсервироваться, – сказал он, все так же продолжая скрещивать взгляд с коллегой, – первым землянином, который будет сокрушен моей инопланетной силой, станешь ты. Готовься.

Взгляд коллеги дернулся. Словно прожектор на мгновение обесточился. Обесточился – и вспыхнул вновь.

– Это угроза! – воскликнул затем коллега. – Я и в суд могу…

– Только инопланетный, – прервал его В. – Юрисдикции другого не признаю.

И наконец разомкнул соединение их взглядов, двинулся дальше. Чувствуя спиной, как коллега вместе со своим партнером по сигарете, глядя ему вслед, высверливают в его спине дыру величиной с американский Большой каньон.

Закамуфлированная под куклу Барби секретарша директора по связям с общественностью, смотревшая на него вчера, как на ожившее Лох-Несское чудовище, сейчас так и пахнула жаром тропического благорасположения:

– Ой, здравствуйте, здравствуйте! Проходите-проходите! Прошу вас! В кабинет, пожалуйста, в кабинет. Прямо туда, будьте любезны! – И подбежала к высокой, каштан и золото, дворцовой двери кабинета, ухватилась за ручку, поволокла дверь на себя, растворяя ее перед В., и приговаривала, приговаривала: – Входите, входите! Не чинитесь, право же. Смелее!

Да, смелости ему бы не помешало. Поекивала у В. селезенка. Даже не поекивала, а чуть не хлюпала, словно у загнанной лошади.

Он ступил в кабинет, слыша, как, мягко пошоркивая замечательно смазанными маслом петлями, закрывается за спиной дверь, – кабинет был пуст, обширный стол директора по связям в дальнем конце тосковал без хозяина. Правда, неподалеку от него, у глухой стены со стеллажами, уставленными всякими рамками с грамотами и моделями выпускаемых заводом машин, появился в компанию ему другой стол. Не такой представительный, но все же достаточно респектабельный – вполне достойный начальственной компании.

В., не проходя в глубь кабинета, недоуменно осмотрелся. Вот он вошел, как велела ему секретарша. И что дальше?