А кем я могу стать? – этот вопрос вдруг сам по себе всплыл в моей голове. Кем я могу стать? Заместителем директора? Исполнительным директором? Художественным директором, финансовым, директором по особо важным проектам. Но я никогда не стану хозяйкой. Я не буду владеть этим бизнесом и не буду определять его развитие. Он не станет моей опорой (равно, как и головной болью). Я всегда буду наемным рабочим. Мои амбиции в этом смысле не были очень велики и работать под началом умного, спокойного руководителя – это ли не благо? Но в этом случае ты все равно не являешься хозяином положения, ты зависишь от другого человека и обстоятельств.

– Я подумаю, – ответила я.

– Отлично, только не очень долго – по моим сведениям в «МаМур» нет проблем с кадрами. Сама понимаешь, такие места занимают быстро. – Лида поцеловала меня и умчалась к своим близнецам. Вот тебе и младшая сестра!

На следующий день я взяла отгул. Мне нужно было все взвесить и обдумать.

– Самый сложный день! – ворчал Анатолий Дмитриевич. – Вы нужны здесь, в офисе.

– Извините, но мне очень надо. Семейные обстоятельства.

– Ладно. Не выходите сегодня на работу.

Я положила трубку, потянулась в постели и задумалась. Впереди был целый день. Соблазн остаться дома и провести все это время в лени и почти неподвижности был велик. Но я знала, что вечером буду себя ругать. Буду ругать себя за бездарное время, проведенное наедине с собой, – так уже не раз случалось. Усилием воли я заставила себя встать, одеться, накрасить глаза – и выйти на улицу. Недаром говорят, что лекарство от всех болезней – это движение. Когда я подошла к метро, я успела порадоваться ясному дню, свободному времени и тому, что в этот день я могу сделать все, что не успевала сделать раньше. А потому я направилась на Волхонку.

В моем родном городе архитектурных памятников не было. Их не очень было много и в закоулках Магистральных улиц, где я теперь жила. Пушкинский музей – место, которое меня привлекало не столько содержанием, сколько формой. Было что-то внушительное в этом помпезном сером здании с огромными колоннами. Было в нем что-то такое явно правильное, что от одного взгляда на него хотелось вынести вердикт: все, что там внутри увидишь – уже классика и обсуждению не подлежит.

Я прошла через низенькие ворота, мимо огромных елей, поднялась по серым ступенькам и толкнула тяжелые двери. Билеты, гардероб, зеркало, и вот передо мной огромная темно-коралловая лестница. Может, она на самом деле была какого-то другого цвета, но мне казалось, что ряды розовых колонн, расположенных выше, отбрасывали свет на все помещение.

– Начало экспозиции – направо, – вежливо подсказала дама в униформе.

Я всегда любила порядок, а потому послушно повернула в зал, где в глаза бросилась очаровательная картинка – зима, каток, фигурки людей, зимний город вдалеке. Я остановилась и с жадным любопытством начала разглядывать небольшой холст. Точность деталей – тонкий дым печной трубы, блеск маленьких окон, крохотная галка на дереве. Золотистые краски зимнего пейзажа – неожиданное зимнее тепло трогало и умиляло. Я забыла обо всем том, что осталось за стенами этого внушительного здания.

Картина за картиной, зал за залом – я обошла весь музей, сторонясь только скульптур и египетских древностей. Я не хотела смешивать искусства – впечатлений от живописи мне хватило с лихвой. Спустившись в гардероб, я отыскала заветную дверь со словом «Буфет» и, усевшись за столик, блаженно вытянула ноги. В моей голове, несмотря на обилие впечатлений и неизвестных имен, как ни странно, сложилась очень стройная картина. Сама от себя не ожидая, у себя в голове я вдруг стала сравнивать французскую и немецкую живопись.

«Что я видела на немецких картинах шестнадцатого и семнадцатого веков? Я увидела мастеровых, ремесленников. Увидела торговцев снедью – булками, рыбой, дичью. Я увидела святых, покровительствующих башмачникам, кузнецам, ткачам. Я увидела, как копают огород, сажают цветы и пекут хлеб… А что было изображено на французских полотнах? Военные походы, пирушки, королевские особы, бархат, кружева… Что это значит? Ничего, кроме того, что немцы практичны. А ремесло – главное, что есть у человека. Оно уважаемо, потому что…»

– Лида, кто там у нас покровитель швей? – Я набрала на телефоне номер сестры.

– Что? – Сестра озадаченно помолчала. – Зачем тебе? Но если надо – узнаю.

– Узнай, пригодится. – Я рассмеялась и нажала «отбой».

На следующий день, под причитания и заламывание рук Анатолия Дмитриевича, я писала заявление об уходе.

– Анастасия Павловна, вы хорошо подумали? Вы все взвесили? – Директор ходил вокруг меня «восьмерками». – У нас на носу столько мероприятий! И без вас невозможно обойтись!

– Не волнуйтесь, я все закончу. Я не брошу, не подведу вас. Я буду приезжать.

– Как вы не бросите, если вам нужно будет выходить на другую работу!

– Пока не надо будет. Я еще не устроилась.

В кабинете шефа повисло молчание.

– То есть вы пишете заявление, но работы у вас еще нет?!

– Совершенно верно.

– А если вас не возьмут?

– Приду к вам обратно. Примете? – Я весело посмотрела на Анатолия Дмитриевича.

– Нет, – твердо ответил тот.

– Правильно, – согласилась я. – Значит, я точно попаду на то место, куда мне сейчас надо. Другого пути нет.

Я знала, что директор меня возьмет назад, я знала, что он даже не будет особенно ворчать, но сейчас мне нужна была уверенность в том, что никаких запасных путей у меня нет.

Провожали меня всей конторой, и я даже не подозревала, что так много людей ко мне замечательно относятся.

– Друзья, я надеюсь, что никогда сюда не вернусь! Поймите, так решила моя младшая сестра, а я ей подчиняюсь. Но, поверьте, я буду вспоминать вас с любовью и благодарностью. – Этот мой прощальный тост наверняка запомнили многие. Мало того, что у меня заплетался язык, кружилась голова, так я еще умудрилась пролить спиртное на одежду Анатолия Дмитриевича. Выпила в тот вечер я совсем немного, но то ли от волнения, то ли от растроганности захмелела я очень быстро.

Домой меня довезли, выгрузили вместе с памятными подарками прямо у порога.

– Анатолий Дмитриевич велел передать, что, если завтра соберетесь на работу, позвоните. Машину за вами пришлют. – Наш водитель чуть ли мне честь не отдавал.

Заснула я прямо в одежде и лодочках. И даже во сне заботилась о том, чтобы не сильно испачкать туфлями диван.

Два дня у меня ушло на восстановление, а на третий я отправилась в Модный дом Марии Мурашовой. Медлить с этим визитом было нельзя – моя уверенность в том, что меня примут туда на работу, таяла не по дням, а по часам.

– Не глупи, получится. Устраивайся кем угодно. Страдания окупятся. – Моя младшая сестра, став матерью, сама сделалась строгой и жесткой.