– Хорошо, – улыбнулась она. – Вот теперь хорошо. Понравилось? Вкусно?

Аля выставила большой палец.

– Еще как! Ну и вообще, – она оглянулась и кивнула на певицу, – здорово!

Певица Лиля продолжала петь. Все песни были на иностранных языках, и все печальные, даже немного тоскливые.

– Вы понимаете, о чем она поет? – спросила Аля.

– Кое-что. По-французски почти все, по-английски частично. А вот итальянского я не знаю, увы. И, Аля! – Софья нахмурилась. – Хватит мне выкать!

Ничего себе! По-французски все, по-английски частично.

Аля с восторгом и уважением посмотрела на Софью Павловну.

После очередной песни и объявленного перерыва певица Лиля подошла к их столику. Бабушка предложила ей присесть.

Аля жадно разглядывала певицу. Вблизи она оказалась не такой молодой, как на сцене. Морщинки под глазами, грустная складка у губ. Усталые и грустные глаза.

Лиля выпила рюмку и закурила.

– Ну как ты? – спросила бабушка. – Впрочем, и так вижу.

– Все так же, тетя Соня. Все так же. И ничего, ни-че-го не изменится!

Софья Павловна строго на нее посмотрела:

– Все зависит только от тебя, девочка. И ты это знаешь.

Лиля ничего не ответила, загасила сигарету, усмехнулась, встала, одернула узкое платье.

– Ладно, тетя Соня. И вы, и я все понимаем.

И, чуть покачивая бедрами, направилась к сцене.

Аля сидела как завороженная. Ничего себе, а? Ее родная бабушка знакома с известной певицей, и эта певица называет ее тетя Соня. И бабушка знает про нее что-то такое… Ах как все интересно и как хочется об этом спросить! Но неловко, Софья Павловна подумает, что Аля слишком любопытная.

Вышли на улицу. Под фонарями плясал мелкий снежок. Было тепло, и Аля стянула шапку.

Бабушка глянула коротко.

– Зря. Простудишься. Чай не лето. Лучше надень. Давай пройдемся, а? Такой чудный вечер!

«Да с радостью!» – хотела выкрикнуть Аля. Пройтись по Москве! По вечерней Москве, по самому центру! Под светом фонарей и реклам, под звуки проезжающих машин. По Москве! Неужели это все происходит с ней, с Алей Добрыниной, простой провинциальной девчонкой, сиротой, которая чуть не попала в детдом?

И идет она рядом с родной бабушкой Софьей Павловной Добрыниной и держит ее под руку, чтобы та не упала. Бабушка пожилая, но странно так ее называть – она еще очень бодра, у нее ярко накрашены губы, ходит она на каблучках, пусть небольших, но все-таки. И пахнет от нее не хозяйственным мылом, а французскими духами. И на шее у нее модный шарфик из голубоватого шелка. И маникюр. И довольно длинные ногти. А на пальцах столько колец! Еще у нее стройные ноги и очень прямая спина. Да и вообще она не похожа на бабушку. К тому же она знает французский, понимает по-английски и знакома с настоящей певицей. Выходит, Але страшно повезло?

Аля рассматривала близстоящие дома, а Софья рассказывала ей про Москву. Родилась она до революции, в девятом году. Была коренной москвичкой, в третьем поколении, из когда-то большой и небедной семьи. Старый дом на Ордынке, где прошло ее детство, Софья помнила плохо. Родителей потеряла рано, в молодости. Гимназию окончить не успела, революция. В семнадцать окончила курсы секретарей, работала при важном начальнике. Потом сошлась с ним.

Сошлась? Что это значит? Аля не понимала, но ей казалось, что догадывалась. Спросить она не решилась.

Роман был тяжелым, но, по счастью, недолгим. Потом встретила Алиного деда, Льва Добрынина.

Добрынин был старше ее на пять лет и работал корреспондентом в газетах, а по ночам писал пьесы, мечтая стать известным драматургом.

Он влюбился в Софью Павловну, тогда она была ого-го, и женился. Довольно скоро мечта деда сбылась, и его пьесы гремели в театрах молодой Советской республики. Появились деньги, знакомства, богемный круг и – развлечения. Жили они богато и весело: большие компании, премьеры, санатории, рестораны. Через несколько лет у них родился сын Саша, Александр, Алин отец.

– И вскоре веселье закончилось. Навсегда.

Они дошли до дома.

– Все, отдыхать, Аля. Все остальное оставим на другой раз. Сразу всего не расскажешь. Такая большая жизнь, девочка. – Софья горестно махнула рукой. – Завтра у нас много дел, – раздеваясь, объявила она. – Привести в порядок твою комнату, чтобы тебе было удобно. Отнести документы в новую школу. Съездить на рынок – у нас с тобой пусто. Кстати, вызвать Машу! Это домработница, подробности не сейчас.

Аля послушно кивала. Софья Павловна пошла к себе – спокойной ночи.

– Да, – она обернулась, – и обязательно Стефу. Да-да, Стефу. И как я забыла? Такой суматошный день, – бормотала она. – Стефе позвонить с самого утра! Иначе сбежит, я ее знаю!

– А кто это – Стефа? – осторожно спросила Аля.

– Стефа? – удивилась Софья Павловна. – Портниха! Будет тебе собирать гардероб. Стефка обшивает весь бомонд. Вернее, обшивала. Ну не в «Детский мир» же нам ехать, правда?

Аля растерянно и смущенно промолчала. Ей все было непонятно. Все, вся эта новая жизнь! И певица Лиля, бабушкина знакомая. Похоже, хорошая знакомая. И домработница Маша. Домработница? Кажется, домработницы есть только у очень богатых и важных людей. А бабушка Софья сама про себя говорит, что она – «обломок красивой жизни, как старые декорации, древний интерьер, антиквариат». Но она же пенсионерка и живет на пенсию? Разве можно держать работницу на пенсию и ходить в рестораны? И кажется, бабушка там завсегдатай. И портниха Стефа, обшивающая бомонд, будет собирать гардероб ей, какой-то провинциальной девчонке?

Ничего Аля не понимает, ничего. И неловко спросить. Ну и ладно, все как-нибудь встанет на свои места, она разберется.

Самое главное – ее новая бабушка, Софья Павловна Добрынина, человек не злой и невредный. И с ней, кажется, можно ужиться. Главное – что ей уже не так страшно. Так, совсем чуть-чуть, на четверть мизинца, как говорила бабушка Липа. А четверть мизинца – это вообще чепуха.

Спать не хотелось. Удивилась – так устала, такой длинный день! Но диван был жестким и неудобным, одеяло слишком тяжелым, в комнате было душновато, а окно открыть не получилось Да еще уличный фонарь светил прямо в глаза.

Аля ворочалась, вставала, ходила на кухню попить, заглядывала в гостиную, в ванную и туалет, немного посидела на кухне. В трубах журчала вода, и, подрагивая, гудел холодильник. «Странно все, – думала Аля. – Холодильник такой древний, даже у них на Лесной был современнее. И плита ужасная, ободранная и совсем старая. Как будто кухня Софью Павловну совсем не интересует. А в гостиной и в спальне красота».

Все здесь чужое. Все. И вряд ли станет родным. Или она не права?

А назавтра закрутили дела. Софья Павловна развела бурную деятельность «по внедрению Алевтины в столичную жизнь». С самого утра она сидела на телефоне, давала указания, говорила елейным, просящим голосом, острила, переходила на трагический шепот, громко смеялась и тяжело выдыхала, закончив разговор.