Хочу остановиться на этом – именно потому, что часто сталкиваюсь с довольно любопытным историческим явлением.

Поймите меня правильно: если слушатели знают только один язык, то нужно, само собой, говорить на родном языке слушателей, разумеется, не соглашаться с этим будет нелепо.

Но вот вторая часть вопроса: допустим, человек, которому есть что сказать, говорит на языке, от природы знакомом слушателям.

Тогда это явление всякий раз будет раскрываться в том, что если говорящий истину недостаточно владеет ораторским искусством и приходится не по вкусу большей части слушателей, то – да – его выставят «косноязычным» и из-за этого будут презирать.

Ему еще повезет, если найдется один, от силы несколько наученных им, кто благодаря этому может слушать его не ради ораторских тирад, а как раз наоборот – ради истины, пользы, необходимости этих слов, которые их просвещают, расширяют их горизонты, делают их свободнее и разумнее.

А теперь художники: разве цель и высший предел искусства – причудливые пятна цвета, затейливость рисунка, называемые превосходной техникой? Конечно нет. Возьмем Коро, Добиньи, Дюпре, Милле или Израэльса – несомненно, великих предшественников, – их творчество лежит ЗА ПРЕДЕЛАМИ КРАСКИ и так же отличается от творчества модных художников, как ораторская тирада (например, какого-нибудь Нумы Руместана) – нечто совсем иное, чем молитва или хорошее стихотворение.

Работать над техникой, следовательно, НУЖНО постольку, поскольку ты должен лучше, точнее, глубже сказать, что чувствуешь, но чем меньше суесловия, тем лучше. А остальным заниматься не нужно.

Почему я все это говорю – думаю, я заметил, что Вам иногда не нравятся Ваши же вещи, которые, по-моему, хороши. На мой взгляд, Ваша техника лучше, чем, например, у Хавермана, потому что в Вашем мазке зачастую есть что-то своеобразное, заметное, обоснованное и искомое, а у Хавермана – бесконечные условности, которые всегда напоминают о мастерской, а не о природе.

Перед Вашими эскизами, которые я видел, – например, маленький ткач и старухи с Терсхеллинга – я что-то чувствую, они ухватывают суть вещей. Перед Хаверманом я не чувствую почти ничего, кроме уныния и скуки.

Боюсь, в дальнейшем Вы тоже – и я Вас с этим поздравляю – будете слышать те же самые замечания, ТАКЖЕ относительно техники, а не только относительно сюжета и… всего, короче говоря, даже тогда, когда Ваш мазок, уже очень характерный, вберет в себя еще больше.

Есть, однако, любители, которым в конечном счете нравится как раз то, что написано эмоционально.

Хотя мы живем не во времена Торе и Теофиля Готье – увы. Подумайте, мудро ли, особенно в наше время, распространяться о технике. Вы скажете, что я и сам тут делаю это, – вообще-то, я об этом сожалею.

Но я, со своей стороны, намерен – даже если стану владеть кистью гораздо лучше, чем теперь, – постоянно говорить людям, что не умею писать. Понимаете, особенно тогда, когда у меня действительно появится собственная манера, более совершенная и более лаконичная, чем теперь.

Мне понравилось, как сказал Херкомер, когда открыл художественную школу для нескольких человек, уже умевших писать: он любезно попросил своих учеников стремиться писать не так, как он, а в соответствии с собственной индивидуальностью. Его задача, говорит он, – выявить самобытность, а не победить учеников ради учения Херкомера.

Среди львов не обезьянничают.

Ну, в последние дни я довольно много писал: сидящую девушку, которая наматывает нить на челноки для ткачей, и отдельно фигуру ткача.

Мне бы очень хотелось, чтобы Вы когда-нибудь увидели мои живописные этюды, – не потому, что я сам доволен ими, а потому, что, полагаю, они убедят Вас, что я действительно упражняю руку, и когда говорю, что не придаю технике большого значения, это не значит, что я не стараюсь или пытаюсь избежать трудностей. Просто это не моя система.

Я также хочу, чтобы Вы когда-нибудь познакомились с этим уголком Брабанта, – по-моему, он гораздо красивее, чем места в окрестностях Бреды. В эти дни здесь восхитительно.

Здесь есть деревня Сон-эн-Брегел, удивительно похожая на Курьер, где живут Бретоны, – фигуры там столь же красивы. Когда начинаешь больше ценить форму, перестают нравиться «традиционные голландские костюмы», как они обозначены в альбомах фотографий, продаваемых иностранцам.

Посылаю Вам также небольшой буклет о Коро: если его не видели, то, думаю, прочитаете с удовольствием, в нем есть точные биографические подробности. Это каталог выставки, которую я видел еще в то время.

Для меня примечательно то, что этот человек так долго созревал и развивался. Обратите внимание, что́ он делал в разное время на протяжении своей жизни. Я видел его первые СОБСТВЕННЫЕ вещи, уже ставшие следствием многих лет обучения, кристально честные, совершенно солидные, – но как же это будут презирать! Для меня штудии Коро, когда я их увидел, стали уроком, и уже в то время я был поражен их отличием от этюдов многих других пейзажистов.

Если бы я не увидел в Вашем маленьком крестьянском кладбище больше техники, чем в этюдах Коро, я уподобил бы его им. По ощущению они одинаковы – стремление выразить только интимное и существенное.

То, что я говорю в этом письме, сводится к следующему: постараемся овладеть секретами техники настолько, чтобы публика попалась на эту удочку и клялась и божилась, что никакой техники у нас нет.

Пусть наша работа станет такой умелой, что покажется наивной и не воняет нашей умелостью.

Думаю, я еще не достиг желаемого уровня, так как не считаю, что его достигли даже Вы, хотя и продвинулись дальше меня.

Надеюсь, в этом письме Вы увидите не только голословные придирки.

Думаю, чем больше обращаешься к самой природе, чем глубже в нее проникаешь, тем менее привлекательными становятся все эти штучки из мастерской, и все-таки я хочу отдать им должное и увидеть, как они пишутся. Часто посещать мастерские – это именно то, к чему я сам стремлюсь.

Это из Женесте, как Вы, наверное, знаете. Перефразируя его, можно сказать:

или:

Может быть, Вас неприятно поразит то, что я поставил бы художников вровень со знатоками.

Но давайте о другом: чертовски трудно ничего не чувствовать, не подпасть под влияние мозгоклюев, спрашивающих: «Он рисует за деньги?» Слыша изо дня в день их нытье, начинаешь злиться на себя самого из-за того, что принял это близко к сердцу. Со мной происходит так, думаю, и с Вами иногда бывает такое. Даже если тебе наплевать, все равно это нервирует – будто ты слышишь фальшивое пение или за тобой гонится разозлившийся на тебя шарманщик. Вам не кажется, что насчет шарманщика – это правда? И что, похоже, он недолюбливает именно тебя?