— Что вы здесь делаете? — спрашивает Ольга.

А мадам отвечает:

— Как что? Работаю!

Она быстро идет по залу. Девчонки, словно сговорившись, прячут глаза, молчат, не здороваются. Ее уволили за нарушение трудовой дисциплины? Ха-ха-ха!

Ситуация настолько странная, что Ольге становится смешно. Она заходит в кабинет к Манасяну.

— Отари Арутюнович! — весело говорит она. — Что происходит?

Директор снимает очки, кладет на стол и с удивлением смотрит на нее.

— Что? — пожимает он плечами. — Это я хотел у тебя спросить, что произошло. Почему ты уволилась по собственному желанию?

Ольга недоуменно хлопает глазами и садится на стул. А директор рассказывает:

— Приехал твой… как его… крутой парень…

— Глеб, — подсказывает она.

— Ну да, Глеб, — кивает Манасян. — Врывается ко мне и заявляет, что ты не желаешь здесь больше работать, что твоей ноги в этом поганом магазине не будет…

Он тоже переживает, на его лбу выступают капельки пота, полные губы дрожат.

— День ждем тебя — нет. Два ждем — нет, — бормочет он.

— Я была на больничном, — отвечает Ольга. — Вам должны были передать…

Манасян пожимает плечами. Ольга поднимается и молча выходит. Идет по торговому залу, как по раскаленной плите. Никто из продавщиц не хочет встречаться с ней взглядом. Ольга понимает: их ослепила зависть. Какая нелепость! Она несчастна, но никто этого не замечает. У всех перед глазами лишь марка автомобиля, на котором приезжал Глеб.

* * *

…«ЗИЛ» полыхал как факел. Он стоял посреди дороги, преграждая путь колонне. Красные трассеры вили в воздухе гигантскую паутину. Командир группы, вжимаясь всем телом в снег, кричал бойцам, чтобы они оставили технику и отходили к кювету. Радиостанция, торчащая в его жилете, работала на прием, и в эфире сквозь треск помех звучал разъяренный голос начальника штаба:

— Вот так из-за вас погибают люди!.. Вы ответите… Ищите с ним связь… Дайте возможность группе подойти…

«Вертушки» густо осыпали склоны ракетами. После каждого захода редкий лес тонул в огне и грохоте. Бойцы обнимались с землей, накрывали головы бушлатами, рюкзаками или просто ладонями, пытаясь уберечься от осколков.

Вертолеты ушли, но колонна снова начала купаться в свинцовом душе. Сергей охрип от крика. Водитель бронетранспортера не слышал его и никак не мог понять, как столкнуть горящий «ЗИЛ» с дороги. Он таранил объятые пламенем борта, словно факир, играющий горящей булавой. Пулеметчик дрожал вместе со своим мощным оружием, стрелял не целясь, поливая весенний лес пулями. Во все стороны летели щепки и ветки; раненые деревья качались и стонали. Бородатый корректировщик лежал на рифленом передке боевой машины лицом к небу и, приставив приклад автомата к груди, строчил частыми очередями. Ответные пули цокали по броне. Черная фара на башне превратилась в дуршлаг.

Рядом горел бензин, полыхал кузов подбитого фургона. Под бетонной аркой стоял опустевший бронетранспортер с пробитыми шинами, с распахнутыми люками, похожими на рыбьи плавники…

* * *

Глеб раскрывает органайзер в черном кожаном переплете и водит кончиком карандаша по календарю.

— Так, — бормочет он. — Двенадцатого у меня переговоры. Тринадцатого я занимаюсь растаможкой. Четырнадцатого, это суббота, у меня с ребятами бильярд и сауна, святой день. Пятнадцатое… Вот, пожалуй, пятнадцатого мы с тобой и распишемся. Столик в «Трех кабанах» я закажу. Гости, тамада, музыка — это все мелочь…

— Нет, — говорит Ольга. — Пятнадцатого не получится.

Глеб вскидывает брови.

— Вас ист лос? — произносит он. — В чем дело?

— Я хочу дождаться, когда маму выпишут, — объясняет она.

— А чего ее дожидаться? — пожимает плечами Глеб. — Она почти выздоровела. Все у нее хорошо.

— Я буду ждать, когда выпишут маму! — упрямо повторяет Ольга.

* * *

Никогда прежде она не ощущала в полной мере, что такое сгорать со стыда. Выходит она вместе с Глебом из «Гименея» и нос к носу сталкивается с Димой Новиковым. Ольга замирает на месте как вкопанная. Дима узнает ее, целует руку, что-то спрашивает, а у нее ноги подкашиваются и голова кружится.

Глеб с недовольным видом несет коробки к машине. Дима провожает его взглядом, затем смотрит на табличку магазина и переводит на Ольгу недоуменный взгляд.

— Тебя можно поздравить? — тихо спрашивает он и меняется в лице. Ольга, как дура, пожимает плечами.

Дима откашливается, зачем-то смотрит по сторонам. Глеб высовывается из машины и кричит:

— Тебя долго ждать?!

Дима пристально смотрит ей в глаза. Она не выдерживает этого взгляда.

— Сергей знает? — спрашивает он.

Она отрицательно качает головой, и ей кажется, что земля проваливается под ней. Боже, сколько эмоций появляется на лице Димы! Он не может поверить тому, что видит и слышит.

Глеб, действуя на нервы, начинает сигналить.

— Твой жених? — спрашивает Дима. — Хороший парень.

Его слова рвут ее сердце на части. Она понимает, что долго не выдержит и сейчас упадет.

— У меня к тебе большая просьба, — с трудом произносит она. Язык не поворачивается, скулы сводит. — Пожалуйста, если можешь, напиши Сереже сам… Я пробовала, но… но не могу этого сделать…

— Хорошо, — отвечает Дима. Его лицо серое и злое. Он рассматривает ее глаза, словно хочет понять, где в человеке прячется измена. Затем поворачивается и молча уходит.

— Ты что, к водосточной трубе приросла? — кричит Глеб.

Она смотрит Диме в спину.

«Вот и все, — мысленно повторяет она. — Вот и все. Самое страшное позади. Остается только терпеть и ждать. Время все залечит…»

Она думает так, а у самой в груди сердце замирает. И тут она представила, что это вовсе не Дима, а Сергей от нее уходит. Ее любимый, родной, единственный. Ее верный, сильный и мужественный человек. Уходит навсегда, навеки…

Она срывается с места, словно на соревнованиях по спринтерскому бегу. Бежит, едва не падая, за Димой, что-то кричит. Он оборачивается. Ольга останавливается, пытается справиться с дыханием.

— Не надо, — бормочет она. — Я передумала. Я сама. Ты вообще ничего ему не пиши…

Поворачивается и медленно идет к машине. Глеб дает задний ход. «БМВ» возле нее. Ольга продолжает идти, не замечая ничего вокруг, а машина неотступно движется рядом.

* * *

К вечеру рота вернулась на базу. Сергей скинул на пол жилет с пустыми магазинами и затолкал его ногой под койку. Есть не хотелось, и он пошел спросить, не было ли для него писем. Потом спустился к реке, намылил помазок и долго рассматривал свое почерневшее лицо в осколке зеркала.