«Аномальное явление» била крупная дрожь. Она поняла причину спешки и суеты вокруг своей персоны: ещё несколько часов, и фамилия станет достоянием СМИ, к завтрашнему дню журналисты вычислят дом, и на её бедную голову обрушится злобное любопытство всего человечества. Внизу страницы предлагалось «крупное вознаграждение» любому, кто обладает информацией о ней. Мардж не сомневалась, что близкие не польстятся на деньги, но существовали соседи и шапочные знакомые.

Взяла себя в руки и написала Энн: «Дорогая моя, пожалуйста, умоляю — никому не слова. Я всё-всё тебе объясню, только чуть позже!» Отправила письмо, обновила страницу новостей и с тоской поняла, что опоздала.

Итак, к двум часам пополудни мир уже знал, что на свете существует Единственная Неизменённая, Последняя Толстуха, Мисс 40 % жира, Величайшая Задница Земли — она же Марджори Касас.

Горюй — не горюй, а обедать надо. Мардж вышла в столовую и сразу увидела встревоженную Карен, которая сидела за накрытым столом и чистила апельсин. Ясно было, что она уже знает.

— Прекрасная вещь — интернет, — беспечным тоном заметила Мардж, усаживаясь, — не успеешь чихнуть… Интересно, кто сообщил журналистам моё имя.

— Сразу несколько человек, — ответила Карен, — можете не сомневаться, ваши друзья уже дают интервью.

— Я хочу отсидеться. Не пускайте никого, пожалуйста, хотя бы пару недель. Потом, когда шумиха поутихнет…

Карен печально смотрела на неё и молчала.

— Что, нужно больше? Месяц?

— Она никогда не утихнет, Мардж.

— Да ну, им же когда-нибудь надоест глумиться надо мной.

— Глумиться — да, но вы нужны им, и они никогда не оставят вас в покое.

— Я?? Нужна?? Знаете, дорогая, вы слишком мрачно смотрите на жизнь. Поговорят и отстанут. Обеспечьте мне две недели покоя, а там посмотрим. Я буду править текст, а вы — отгонять придурков. Согласны?

— Как пожелаете. Хотите об этом поговорить?

— Нет, спасибо. Вернёмся к вопросу после моего дня рождения. Лучше скажите, что в этой кастрюльке? Сами приготовили?

Но неприятный разговор состоялся несколько раньше, как раз накануне тридцатидевятилетия Мардж.

Все предыдущие дни она была очень занята — читала текст и намечала сюжетные линии, которые следовало бы развить. Собралась с духом и приняла важное решение: отойти от собственных привычек и раскрыть, ни много ни мало, тему секса. Она не чуждалась полупристойных шуток, но когда изредка её вовлекали в детальное обсуждение чьих-то постельных пристрастий, Мардж становилось не по себе, у неё делалось выражение лица, как у кошечки, вступившей в лужу, — только что лапками не трясла.

В сексе была довольно свободной, но одно дело — заниматься любовью, другое дело — говорить об этом, а уж писать — совсем третье. В книгах чаще всего обходилась невнятными «атмосферными» сценами: герой посмотрел, героиня улыбнулась, а в следующем предложении она уже благодарно целует его мокрое от пота плечо. Мардж гордилась умением создавать должный эротический градус, не прибегая к анатомическим подробностям и акробатическим уточнениям — кто, кого, чем, в какое место и где при этом был его язык. Но в нынешней, главной своей книге, почувствовала необходимость описать женские тайны так, чтобы у читателя возникло впечатление, будто его вовлекают в сумеречные леса, влажные заросли, уводят на залитые солнцем поля. Чтобы, читая, он испытывал не возбуждение, а жгучее любопытство.

Она решилась для такого случая привлечь личный сексуальный опыт и поделиться одним из главных эротических открытий, случившихся за последние годы. Обсуждать его с кем-то прежде не рисковала, но отчего бы не отдать историю Долли, пусть ей будет стыдно, а не Мардж…

То событие — написала бы Событие, если бы не презирала использование больших букв без особой нужды, для многозначительности, — во многом перевернувшее её представления о себе, произошло осенью, в одну из последних постельных встреч с Марком. Последним свидание могло стать не потому, что дело шло к трагическому разрыву, просто Мардж собиралась заняться новой книгой: каждый год, когда погода начинала портиться, она прекращала светскую жизнь и углублялась в работу, выполняя обязательства перед издателем. И на несколько месяцев любовные дела приостанавливались, а чаще всего кончались, потому что по весне гораздо проще найти нового мужчину, чем объяснить старому, отчего она вдруг пропадала. «Да, ты говорила, что собираешься поработать, но неужели нельзя хотя бы раз в неделю встречаться, выходить куда-нибудь и и… ну, ты понимаешь».

Приходилось отвечать просто — «к сожалению, нельзя». Ведь невозможно втолковать человеку непишущему, что текст не выносит соперников, что после секса она едва способна на эмоциональный выплеск в пятьсот слов, а чтобы ежедневно делать хотя бы полторы тысячи, нужны полная сосредоточенность и воздержание, в конце концов. Нет, не объяснишь, да и не любила Мардж сакрализировать профессию, прикидываться экзальтированной служительницей муз, трепаться о жертвенности и долге. Была работа, которую надо сдать в срок, а если отношения мешают делу, то к чёрту такие отношения.

И вот в одно из прощальных соитий с Марком, когда Мардж лежала на спине с подушкой под попой и силилась отвлечься от мысленного составления синопсиса — да, она уже была вся там, в будущей книге, — вдруг пришло поразительное чувство. Марк сделал какое-то особое движение бёдрами, и на Мардж накатило не физиологическое ощущение, не оргазм, а именно чувство, глубочайшее и сложное эмоциональное переживание: смесь вселенской тоски, нежности и одиночества, будто только что заглянула в чужой прекрасный мир и тут же его потеряла. Это произошло так внезапно и мощно, что она заплакала и обхватила мужчину руками и ногами, прижалась к нему всем телом, и он почти сразу же кончил.

Кое-как избавившись от Марка, Мардж серьёзно призадумалась. Если бы во время секса мысли не гуляли далеко от кровати, она, возможно, и не заметила, не поняла бы так отчетливо, что экзистенциальный припадок вызван банальной стимуляцией некой точки во влагалище. Труднодоступной, видимо, потому что Мардж уже знала это состояние, но погружалась в него крайне редко, несколько раз в жизни, точнее, с несколькими мужчинами, которых по-настоящему любила…

И тут стало жутко и смешно одновременно.

«Чёрт побери, возможно, то, что я принимала за любовь, было всего-навсего физической реакцией на член определённой длины, толщины и кривизны. Вот это номер, а?» — Она нервно хихикнула.

Ведь не случайно её «главные любови» обладали привкусом потери. Самые драгоценные мужчины всегда оказывались чужими, ускользающими, и, да, тоска, нежность и одиночество, вот что разрывало сердце каждый раз.

Мардж думала об этом целый вечер, часть ночи и всё следующее утро, пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах влюблялась в своих роковых героев. Уж не в кровати ли это происходило? Теперь не проверить, почти все связи начинались с секса и гораздо позже развивались в область чувств — или не развивались, когда как. Исключением был Брюс, только в нём она полюбила личность в чистом виде, а уж потом переспала. Хотя…