Я была его первой любовью. Наверное, поэтому. Когда мы встретились с ним в первый раз на даче, ему было шестнадцать, мне было одиннадцать. Мы шли после кино по мелькающей трепетом солнечных пятен аллее, лужи были повсюду, и тогда этот зануда изрек: «Сказать, что у меня мокрые ноги – не сказать ничего». Он стал ведущим контрабасистом в оркестре Михайловского театра. Я подумала: «Может быть, почти за тридцать лет что-нибудь изменилось?»

– Почему по весне земля пахнет розами?», – спросила я его.

– Потому что все, что было под снегом, умирает, уступая место свежей весенней траве, и вот этот вот запах умирания и похож на запах роз, и от этого так жаль, что теряешь голову.

– Но ведь земля возродится, чтобы дать новую жизнь.

– Да, но мы-то умрем, и эта жизнь уже будет без нас.

– Да, у меня тоже на даче есть одна береза, – попыталась сделать вид я, будто ничего не заметила, – она помнит мою первую любовь, и вторую, и третью, и все так же шумит у меня по диагонали от окна в яхт-клубе.

«Я так благодарна этой березе за то, что она все это помнит, за то, что она всегда была со мной, и что она будет шелестеть так же моим детям и внукам А когда я умру, то и я буду этой березой», – об этом я промолчала.

– «Мне пора, нужно идти забирать из школы доченьку», – сказала я контрабасу.

* * *

Сейчас я на берегу Волги. Синее-синее небо, а в Питере, как мне только что сказали, льет дождь и потоки по колено. Тут +24. Я забралась на сосну с чашечкой кофе, взятой из дому, правда, боюсь перепачкать голубые джинсы смолой, поэтому стараюсь замереть и не двигаться. Я хотела бы всю жизнь просидеть вот так под сосной.

Передо мною в тишине копошатся голуби, у них поразительно изумрудные грудки, они клюют хлеб, который кто-то им набросал, их было четверо и сейчас подлетел пятый, и потом еще шестой. Меня они не замечают, эта так смешно, когда они подходят к самым моим ногам и от их крыльев мне щекотно. Почему они не улетают и не боятся меня?

Может быть, это и есть идеальная степень существования – никакого влияния на мир, и тогда тебе в руки само прилетит все живое? Наблюдай жизнь в каждой капле, и тогда она сама покажет тебе свои чудеса.

И тогда березы на берегу будут шептать только для тебя, и от весенней земли повеет розами – но затем только, чтобы родить фиалки и море невиданных трав.

Откуда земля знает, какие чудеса рождать? Откуда в ее недрах проявляется такая мудрость и благость, которая в таких многообразных количествах и гениальности творения проявляется во всем живом? Чудеса рядом, чудеса на небе, чудеса под землею, только руку протяни.

Если небо проецирует чудеса, рожденные из земли, то насколько легче вызывать их из воздуха. Мы все в детстве любили летом закапывать в землю все свои собранные сокровища и цветы, разноцветные камушки, фантики, чтобы потом расчистить это место под стеклышком от земли и получить заряд первого неземного вдохновения. Так и мы, как только расчистим какое-то место в душе, она становится способной творить чудеса, только надо дать им место. Надо дать им место, чтобы они проросли розами по весенней земле и своим непорочным запахом тронули небо, чтобы оно улыбнулось и закапало из облака слезами умиления.

Когда смотришь на просыпающегося ребенка – это настолько ангельское существо, что ты даже не знаешь, как это так может быть. Вот ты – и вот ангел, и невозможно руку протянуть. Это такие ангельские черты лица, как улыбка с неба, как запах роз после дождя. Вот белый голубь прилетел, сел мне на плечо и удивленно посмотрел на меня искоса.

Ветер доносит такой запах счастья отовсюду – упоительный тополиный аромат прикасается сзади и улетает ввысь с перепевом щебечущей птицы. Откуда это счастье, это райское волнение, эта благостная, такая полнозвучная весть о том, что мы не умрем?

Вот тень от птицы сквозит по траве и над моей головой. На берегу под скамейкой валяется с утра пьяный дяденька. Два дня до Пасхи, но он не дотерпел. К нему уже дважды подошли, но он так крепко спит. Наверное, ему во сне так же хорошо, как и мне.

Земля по весне родит чудеса. Вот вдали на том берегу над рекой стайка ракит окуталась зеленой дымкой, ведь ждешь именно этого весь год, а потом замечаешь, словно случайно, такую благость, безыскусно и трогательно саму ложащуюся тебе в руки, на миг завернувшись в озаренное солнце…

Как молился преподобный Ефрем Сирин: «Благий Человеколюбец! Если на траву, на цветы, на всякую зелень земную обильно изливаешь благодать Твоя во время свое, то кольми паче подашь Ты просимое рабу Твоему, умоляющему Тебя. Вот вся земля облекается в ризу изпещренных цветов, сотканную без рук человеческих – веселится и празднует праздник…»

Небесный мир – это и есть наш мир. Только многократно отраженный в синем небе и спустившийся к нам на землю. Каждый видит этот мир разным, в той или иной степени небесности, из которой состоит он сам. Вот ангелы в поле поют, это вовсе не колосья пшеницы.

Посадим колосок – прорастет ангел, соберем их по весне и сядут нам на плечи птицы земные. Домой пока нельзя возвращаться, нужно жить на земле и сеять колосья. Только то, что посеяно трудом и молитвою, прорастет.

Когда я несусь над переливами аллей над усадьбами – я лечу. Домой нельзя. Велено жить на земле. Душа моя тоскует неимоверно. Вот-вот упадет с неба звездой.

Время растить детей. Я всегда буду звездою для доченьки, мы с тобою будем – две звезды над ее домом.

Волга – синяя-синяя и течет из прошлого в будущее. Все земные реки – это не реки, а души, это мы думаем, что они реки. Она настолько благостно дышит всем своим существом и стихает за поворотом, чтобы явить свою благость кому-то еще, кто ее встретит дальше.

Белые бабочки чуть касаются облаков и земли, тишина. И тут же снова – трепетный перезвон птицы, вылетевшей у меня из рукава, и снова тишина, только иголочки на сосне шелестят. Мы с рекой все записываем, чтобы, пока не скроемся за поворотом, рассказать кому-то об этом дальше.

Вот и ветер. Только