Неудивительно, что следующий день — 17 июля — выдался бурным и горячим. Поместье было осаждено, несколько человек, в том числе родственники Невилла оказались в плену, где их, впрочем, ничем не обидели, после чего, выпустив из укрепления женщин и детей, волонтеры, еще не знавшие, что сам Невилл, на всякий случай, покинул поместье еще раньше, начали штурм. А кончилось все некрасиво: когда стало ясно, что запас боеприпасов иссякает, осажденные выбросили белый флаг и попросили о переговорах с «генералом», но стоило Макфарлейну выйти на открытое пространство, его застрелили, как позже писалось в рапорте, «в надежде, что бунтовщики, потеряв командира, утратят пыл». Надежда, однако, не оправдалась. Взбешенные «Минго Крик» пошли на открытый приступ, под огнем, потеряв двух товарищей, ворвались в поместье и сожгли его дотла, однако защитники, не переходя в рукопашную, подняли руки и уцелели все, кроме одного истекшего кровью солдата, — после чего были разоружены, слегка побиты и отпущены с миром.

Похороны «генерала», торжественно проведенные на следующий день, взвинтили и так уже раскаленный добела «дальний Запад» окончательно. Умеренные лидеры, желавшие только уладить вопрос с налогами, уже не могли контролировать ситуацию. Бал правили радикалы, требующие «полноценного вооруженного сопротивления». 26 июля «Минго Крик», возглавленные Дэвидом Брэдфордом, естественно, тоже ветераном и героем, перехватили почтовый дилижанс (еще одно «преступление против государства») и вскрыли письма, выяснив имена «доносчиков и предателей». После чего Брэдфорд объявил о созыве ополчения, назначив местом сборов поле Брэддок, неподалеку от Питсбурга. И люди откликнулись. 1 августа в назначенном месте собралось более 7000 человек, едва ли не две трети мужчин «дальнего Запада», — в основном бедняки, не имевшие ни земли, ни винокурен. Речь шла уже не об акцизе, а обо «всех обидах, которые богатые, сговорившись между собой, наносят бедным, отобрав у них независимость и права». Звучали предложения идти на Питсбург — «Содом зла», «покончить с богатеями и сжечь все дотла», кто-то призывал атаковать федеральный Форт-Файет и разжиться в тамошнем арсенале оружием, включая пушки, а некоторые выступающие даже призывали «сделать, как во Франции», похвально отзываясь о гильотине. Тон задавал сам Брэдфорд, по ходу речи несколько раз сравнив себя с Робеспьером. В какой-то момент над толпой взвился флаг с шестью полосами и был брошен клич о независимости в союзе с Испанией, Англией или «хотя бы и Дьяволом, потому что сам Дьявол не способен оскорбить честных людей хуже, чем господа из Филадельфии». Толпа ревом поддержала эти речи.

Хоть как-то удержать ситуацию в рамках удалось только благодаря быстроте реакции питсбургского истеблишмента. На поле Брэддок срочно отправилась делегация самых уважаемых «умеренных», доложившая собравшимся: «предатели» (авторы доносов) изгнаны из города без права вернуться, а возмущение «порядочных граждан» вполне справедливо. Но все-таки независимость — самая последняя крайность, идти на которую без переговоров с властями не стоит. В итоге ситуация слегка смягчилась. Толпа все же вошла в город, промаршировала по улицам и сожгла амбары, принадлежавшие самым известным сторонникам центра, однако тем и ограничилась. Две недели спустя, 14 августа, на съезде делегатов шести графств «дальнего Запада» была принята петиция — длиннющий список требований мятежников, — составленная комитетом, сформированным как из умеренных лидеров, так и из вожаков крайней демократии.

О дальнейшем историки спорят поныне. Точно известно, что Вашингтон — еще до схода на поле Брэддок — собрал кабинет для решения вопроса, что делать дальше, потребовав от каждого письменно изложить свое мнение. Эти бумаги сохранились и свидетельствуют о том, что все присутствовавшие вслед за «Рыжим» потребовали подавить мятеж железом и кровью, без всяких переговоров, и только госсекретарь Эдмунд Рэндольф высказался в том смысле, что людей, в самом деле, довели, а значит, поговорить необходимо. В результате президент, сославшись на отсутствие единогласия, направил к повстанцам комиссаров для обсуждения ситуации, параллельно объявив мобилизацию. А вот было ли это маскировкой истинных намерений или национальный герой в самом деле хотел решить дело миром, наверняка не может сказать никто. Во всяком случае, Гамильтон тотчас начал сливать в газеты материалы под общим названием «Талли», повествуя общественности о «страшных насилиях, убийствах, глумлении над дамами и грабежах, царящих на западе Пенсильвании», и доказывая, что «без применения военной силы гибель Республики от рук английских агентов неизбежна». Он писал ярко, факты выдумывал лихо, со ссылками на «свидетелей», и многие ему верили. Причем не только обыватели, но и лица, облеченные властью. 4 августа 1794 года министр юстиции дал заключение о том, что «западная Пенсильвания пребывает в состоянии мятежа», 7 августа Вашингтон «с глубочайшим сожалением» объявил о «необходимости применения военной силы» и взял командование на себя. А 21 августа «комитету Запада» были изложены окончательные условия: беспрекословно прекратить все волнения, полностью подчиниться требованиям центра и провести всенародный поименный референдум о согласии с этими требованиями. Всем, кто согласится, была обещана амнистия.

После долгих споров комитет (радикалы все же были в меньшинстве) условие принял, но результаты референдума 11 сентября оказались, скажем так, неоднозначны: в городах основная часть голосовавших заявила о подчинении законам США, но глубинка выступила категорически против, после чего решение о введении в штат федеральных войск было принято окончательно. С подачи Гамильтона, президент объяснил всем, кто умолял не спешить, что, «если не показать силу, насилие оживет снова», а спустя несколько дней федеральная армия — 12 950 штыков и сабель, больше, чем любая из армий эпохи Войны за независимость, — вступила в пределы Западной Пенсильвании. Что интересно, мобилизация шла со скрипом: даже в спокойных графствах люди не хотели быть карателями, так что призыв получился добровольно-принудительным, не без стычек и даже арестов. Однако, как бы там ни было, вторжение началось. Карлайл, считавшийся центром радикалов, поднявших даже над ним знамя независимости, был занят без боя 29 сентября, активистов протеста взяли под арест, по ходу дела убив в стычках несколько особо упрямых пионеров. Продвигаясь на запад, президент принял 9 октября в Бедфорде капитуляцию большинства вождей «Минго Крик», а затем вернулся в Филадельфию, оставив заместителем Гамильтона в качестве «политического советника», однако запретив устраивать военно-полевые суды, конфискации и показательные казни, чего очень хотел и на чем настаивал «Рыжий».

К концу октября все было кончено. Ополчение «Минго Крик» рассыпалось, большинство вожаков, включая Брэдфорда, понимая, что кому-кому, а им после спичей о Робеспьере и гильотине пощады не будет, бежали на запад, к фронтиру, а из нескольких сотен арестованных под суд в Филадельфию увезли 10 человек, объявив в розыск еще двадцать четыре «подозреваемых в измене». При рассмотрении дела, однако, обвинения в связях с Англией не подтвердились, так что 8 подсудимых отделались разными сроками за «участие в беспорядках» и «подстрекательство к неповиновению». К повешению приговорили только двоих — Филиппа Уигла (избиение фининспектора и сожжение его дома) и Джона Митчелла (нападение на почтовую карету). Однако оба были помилованы президентом Вашингтоном, один — «за заслуги в годы войны», второй — «поскольку был послушным орудием в руках негодяя Брэдфорда». Несколько сотен приговоров к разным срокам и разным суммам штрафа были вынесены и судами Пенсильвании.