Но, может быть, знание кое-каких важных деталей моего прошлого поможет понять, почему я такая, какая есть. Понять, как страх пропитал меня до мозга костей.

Почему я всегда такая дерганая.

Итак, вот три вещи, о которых я должна была сказать, но не сказала:

1. Когда мне было девять, один из стражей Мадока откусил кончик моего безымянного пальца на левой руке. Мы были не в доме, и, когда я вскрикнула, он толкнул меня так, что я врезалась головой в деревянный столб в конюшне. А потом заставил меня стоять и смотреть, как пережевывает мой палец. Он рассказал мне в подробностях, как сильно ненавидит смертных. Крови было много — никогда бы не подумала, что из пальца может столько вытечь. Когда кровь перестала идти, страж объяснил, что мне лучше помалкивать о случившемся, потому что, если только я проболтаюсь, он съест меня целиком. Конечно, я никому ничего не сказала и только вот теперь говорю вам.

2. Когда мне было одиннадцать, меня заметили прячущейся под банкетным столом во время очередного пиршества. Меня, отбрыкивающуюся и вертящуюся, один скучающий гость выволок за ногу. Не думаю, что он знал, кто я такая, — по крайней мере так я себе говорю. Но он заставил меня пить, и я выпила — травянистого зеленого вина, нектаром протекшего по моему горлу. Он танцевал со мной вокруг холма. Сначала было весело. Страшно и забавно, как бывает, когда половину времени ты визжишь и просишь опустить тебя на землю, а вторую половину у тебя кружится голова и тошнота поднимается снизу. Но потом, когда веселье выветрилось, а я все не могла остановиться, остался только страх. А его это только забавляло. В самом конце пирушки меня нашла принцесса Эловин: я рыдала, и меня рвало. Ни о чем не спрашивая, не поинтересовавшись даже, как я оказалась в таком положении, она просто, как брошенную в неподобающем месте вещь, передала меня Ориане. Мадоку мы об этом ничего не сказали. А какой смысл? Все, кто меня видел, подумали, наверно, что я отлично веселилась.

3. Когда мне было четырнадцать, а Оуку четыре, он зачаровал меня, но сделал это не нарочно, по крайней мере он так и не понял, почему не должен был так поступать. Никаких защитных чар на мне не было, потому что я только-только вышла из ванны. Оук не хотел спать и попросил меня поиграть с ним в куклы, и мы стали играть. Он приказал мне играть с ним в догонялки, и мы носились по залам. Потом заставил меня шлепать себя по щекам, и это было так весело. Через несколько часов на нас наткнулась Таттерфелл и, увидев мои красные щеки и слезы в глазах, побежала за Орианой. Еще через несколько недель хихикающий Оук пытался заставить меня таскать для него сладости, поднимать его над головой или плевать на обеденный стол. И хотя ничего из этого не сработало, поскольку со времен его первой шалости я постоянно носила на шее нитку ягод рябины, понадобилось несколько месяцев, прежде чем у меня пропало желание стукнуть его об пол. За эту сдержанность Ориана так меня и не простила, посчитав, что, не поквитавшись за обиду тогда, я лишь отложила месть на потом.

Вот почему я не люблю эти истории: они показывают мою уязвимость. Как бы осторожна я ни была, рано или поздно я совершу еще одну ошибку. Я слабая. Я хрупкая. Я смертная.

И вот это я ненавижу больше всего.

Если даже, каким-то чудом, я превзойду их, я никогда не стану одной из них.

Они с отмщением не медлят.

Уроки истории продолжаются всю вторую половину дня и начало вечера. Котоголовый гоблин по имени Ярроу читает наизусть баллады и задает вопросы. С каждым моим правильным ответом Кардан злится все сильнее и уже не скрывает своего неудовольствия: жалуется Локку — мол, какие скучные эти уроки, — высмеивает преподавателя.

На этот раз заканчиваем еще засветло. Мы с Тарин отправляемся домой, и сестра то и дело бросает на меня предостерегающие взгляды. Солнечный свет слабеет, проходя между деревьями. Я делаю глубокий вдох, втягивая в себя запах сосновых иголок. Понимаю, что поступила глупо, но ощущаю странное спокойствие.

— Это на тебя не похоже, — говорит наконец Тарин. — Ты же обычно не ищешь ссор.

— Умиротворять их, делать вид, что ничего не случилось, этим делу не поможешь. — Я подцепляю ногой и отшвыриваю камешек. — Чем больше им сходит с рук, тем сильнее они укрепляются в мысли, что им это дозволено.

— Так ты что, собираешься учить их хорошим манерам? — вздыхает сестра. — Даже если кто-то и должен это сделать, то не обязательно ты.

Тарин права. Ярость, что кружит голову, пройдет, и я еще пожалею о неуместной шутке. Возможно, хорошо выспавшись, я ужаснусь содеянному так же, как она. Конечно, пролить бальзам на уязвленную гордость всегда приятно, но что в итоге? Одной проблемой больше.

«Ты не убийца.

То, чего тебе недостает, не зависит от тренировок».

И все же сожалений нет. Ступив с края, я хочу лишь падения.

Начинаю говорить, и вдруг чья-то ладонь зажимает рот. Пальцы впиваются в кожу вокруг губ. Бью, разворачиваюсь и вижу, как Локк держит Тарин за талию. Меня хватают за запястья. Вырываюсь, кричу, но в мире фейри крики все равно что птичье пение — обычное дело, не привлекающее внимания.

Нас ведут через лес. Смеются, вопят. Слышу, как Локк говорит что-то о жаворонках, но его слова тонут в шуме веселья. Кто-то толкает меня в плечо, и я падаю в обжигающе холодную воду, накрывающую меня с головой. Отплевываюсь, пытаюсь дышать. Во рту вкус грязи и камыша. Мы с Тарин по пояс в реке, и течение толкает нас ниже, на глубину. Погружаю ноги глубже в ил, чтобы не унесло. Тарин ухватилась за камень. Волосы у нее мокрые — должно быть, поскользнулась.

— Здесь, в реке, никси, — сообщает с берега Валериан. — Не выберетесь быстро, найдут, утащат под воду и будут там держать. Да еще кусать своими острыми зубами. — Он клацает, изображая, как именно никси будут нас кусать.

Вся компания собралась на берегу. Ближе всех Кардан, рядом с ним Валериан. Локк проводит ладонью по верхушкам камышей и рогозы. Вид у него отсутствующий. И добрым он сейчас не кажется. Похоже, ему все надоели: и друзья, и мы.

— Никси, они такие, — говорит Никасия и бьет ногой по воде. Брызги летят мне в лицо. — Сама не заметишь, как утонешь.

Я еще глубже погружаю ноги в ил. Вода наполняет сапоги, двигать ногами становится все труднее, но зато мне удается стоять неподвижно. Вот только как добраться до Тарин, не поскользнувшись?

На берегу Валериан опустошает наши школьные сумки и вместе с Никасией и Локком швыряет содержимое в реку. Мои тетради в кожаном переплете. Рулоны бумаги, растворяющиеся в воде. Книги с балладами и рассказами падают с внушительным всплеском и застревают, вклинившись между двумя камнями. Моя чудесная ручка и перья поблескивают на дне. Чернильница разбивается о камни, и река окрашивается алым.

Кардан наблюдает за мной. Хотя он еще и пальцем не шевельнул, я знаю, чьих это рук дело. В его глазах я вижу неприкрытую враждебность фейри.