Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло несколько странных дней, во время которых родители словно не знали, как себя вести: они радовались, что Карми у нас хорошо, говорили, что хорошо бы ему пойти на седер к отцу, но после того, как Карми заявил, что лучше останется у нас, не пытались настаивать. Я был занят: снова сдавал тест SAT, потому что осенью собирался подавать документы в несколько университетов, как и все мои школьные товарищи, и не понимал, насколько деликатное это дело с Песахом, хоть и чувствовал, что обстановка напряженная.
В конце концов однажды вечером отец Карми пришел к нам. Он устроился на диване и спросил моих родителей, почему они не хотят позволить его сыну отпраздновать Песах с родными.
– Я благодарен вам, что вы приняли Карми в свой дом, но всем понятно, что вы – не настоящая его семья, это же очевидно, – слова «не настоящая» он произнес таким неприятным тоном, что родителям явно стало не по себе. Отец предпочел бы, чтобы отвечала мама, но мистер Тауб обращался к нему, пристально глядя в глаза.
– Мы ни разу не говорили Карми, что он должен остаться с нами. Он попросил об этом сам, и мы согласились. Но, можете не сомневаться, мы поддерживаем вас в желании собрать детей на праздник.
– Что‐то непохоже, что вы меня поддерживаете. Карми – ребенок, мало ли что он болтает.
– Если он не хочет встречать Песах у себя, не можем же мы его заставить… – промямлил отец.
– То есть вы для него вообще не авторитет? Позволяете ему вытворять все что в голову взбредет? Да что вы вообще за родители? – закричал мистер Тауб. – Теперь‐то я вижу, почему у вас с этим вот все так получилось…
Под «этим вот», само собой, подразумевался я.
– Хотите заставить Карми встретить Песах с вами – заставляйте. Но он знает – наши двери для него всегда открыты, – завершил разговор мой отец.
Мистер Тауб всегда ходил в одном и том же выцветшем черном лапсердаке и пыльной шляпе с широкими полями и низкой тульей. Глаза у него были серые и безумные, и сам он казался полной противоположностью Карми, который, судя по всему, внешностью пошел в мать. Мистера Тауба все считали одним из столпов ультраортодоксального Брайтона. Если он кому‐то был нужен, все знали, что он сидит в бейт мидраш* и читает священные тексты. Глядя, как нагло он говорит с отцом, я в очередной раз недоумевал, как ему удалось родить семерых детей – не одного, не двух, а целых семерых, – не имея постоянной работы и полностью переложив их воспитание и зарабатывание денег на жену. Какая‐то часть меня, та, что позлее, с удовольствием отмечала, как бесится мистер Тауб: теперь, когда Эстер не стало, его мир рухнул и стало ясно, что сам по себе он гроша ломаного не стоит. Наверняка ему было больно осознавать, что все, что якобы было построено им самим, рушится, когда рядом нет жены. Я испытывал тонкое садистское удовольствие, глядя, как он распаляется и кричит отцу: «То есть вы для него вообще не авторитет?» – прекрасно понимая, что это он сам утратил авторитет, когда семьи общины приняли его детей к себе.
Я поднялся в свою комнату и обнаружил там Карми. Он распластался на кровати, глядя в потолок.
– Скоро ужин, – объявил я.
– Он ушел? – спросил Карми, не поворачиваясь ко мне.
– Еще нет. Думаю, сейчас уйдет.
– Вообще не хочет меня в покое оставить.
Я вздохнул.
– Почему ты не хочешь вернуться на Песах к себе? Неужели тебе не хочется побыть с братьями и сестрами? – спросил я.
– Хочется, конечно. Только с ним видеться не хочу.
– Наверное, ему тоже трудно, – вполголоса сказал я и добавил: – Всем трудно.
– Трудно поверить, что это будет первый Песах без мамы. Лучше я останусь у вас. С братьями и сестрами я могу повидаться когда угодно, а с отцом ссориться мне неохота.
Я подумал, что Карми очень взрослый для своих лет. На людях он не проявлял эмоций, но стоило нам очутиться наедине, как в нем открывалась бездна чувств, страхов и обид.
– А почему ты так уверен, что вы поссоритесь?
– У нас и раньше отношения были не очень, а когда мама умерла, все разладилось окончательно, – ответил Карми.
Я изобразил грустную полуулыбку. Карми изобразил такую же.
– Он так хочет, чтобы ты пришел. Попробуй. Если что пойдет не так или станет совсем невыносимо, сразу вернешься к нам.
Мысли о споре мистера Тауба с отцом вскоре отошли на второй план, уступив место приготовлениям к празднику, изнурительной уборке всей семьей и заучиванию хвалебных псалмов, которые читались за столом во время седера. В доме не должно было остаться ни крошки хамеца, поэтому мама израсходовала всю муку, что у нас была, на хлеб и пиццу. Все смеялись и говорили, что перед Песахом мы немного превращаемся в итальянцев; мы с Карми придумали дурацкую шутку и за столом по очереди просили друг друга передать соль с сильным итальянским акцентом. В конце концов отец фыркал, а мама требовала, чтобы мы прекратили. Но потом, поднявшись на второй этаж, чтобы сделать домашку, мы продолжали неуклюже передразнивать итальянский акцент и хохотали до слез. Задания мы недоделывали и засыпали с улыбкой – одновременно немного горькой и радостной, – адресованной нашему миру.
4
Прошло пять тысяч лет
от сотворения мира, а иудаизм все так же держится на передаче традиций от поколения к поколению. Иудейская педагогика проявляет себя в многочисленных событиях – разбросанные по календарю, они, словно масло, смазывают механизм, не знающий себе равных. Одно из главных – пасхальный седер, долгий ужин, во время которого все заново повторяют рассказ об исходе евреев из Египта и окончании рабства. Бог наслал на египтян десять бедствий, и евреи смогли наконец пересечь Синайскую пустыню и дойти до земли Ханаанской.
Трапеза, за которой собирается вся семья, не просто повод в очередной раз пересказать друг другу историю исхода, но священный призыв снова узреть – сцену за сценой, слово за словом, – что эти чудеса и эта свобода касаются нас всех и сегодня, равно как завтра и во всякий грядущий день. Маца в память о жертве, принесенной евреями в ночь перед исходом, горькие травы, напоминающие о страданиях, причиненных евреям египтянами, – все это символы со своим точно определенным значением; не случайно трапеза называется «седер», то есть «порядок». Детям предстояло задавать свои вопросы, а родителям – с радостью на них отвечать, подливая горючее в добродетельный круг познания. Но каждый ребенок – особенный, и наставлять его нужно в соответствии с