— Вся наша коммуна знает Эшера и очень им довольна, — начала Главная Старейшина.

Эшер улыбнулся и почесал ногу. По залу прошел смешок.

— Когда Комитет начал подбирать Эшеру Назначение, некоторые, явно неподходящие варианты отпали сразу. Например, — улыбнулась Старейшина, — мы бы точно не попросили Эшера быть Инструктором Трехлетних.

Аудитория зашлась от хохота.

Эшер тоже засмеялся — он выглядел смущенным, но в то же время ему явно нравилось всеобщее внимание. Инструктор Трехлетних отвечал за обучение основам Правильного Употребления Слов.

— Вообще-то, — продолжила Главная Старейшина, — мы даже подумывали о том, чтобы сделать выговор Инструктору, который много лет назад вел группу Эшера, когда тот был Трехлетним. На собрании Комитета, посвященном Эшеру, мы вспомнили много историй про то, как он учился правильно разговаривать. Особенно тот случай с «всыпать» и «насыпать». Помнишь, Эшер?

Эшер уныло кивнул.

Все в зале смеялись. Джонас тоже. Он отлично помнил эту историю, хотя и сам был тогда Трехлетним.

Маленьких детей наказывали с помощью дисциплинарного прута — тонкой гибкой розги, которая больно жалила кожу. Специалистов по Уходу за Детьми тщательно обучали дисциплинарным наказаниям — легкий удар по рукам за первую провинность, три более резких удара по голым ногам за второй проступок.

Бедный Эшер — он всегда говорил слишком быстро и путал слова. Однажды, стоя в очереди за едой во время полдника, Трехлетний Эшер попросил, чтоб хлопья ему «всыпали», а не «насыпали».

Джонас отлично это помнил. И сейчас у него перед глазами стоял маленький Эшер, который с нетерпением ждет своей очереди. Он помнит, как Эшер радостно закричал: «И мне, и мне всыпьте!»

Остальные Трехлетние, и Джонас тоже, нервно засмеялись. «Насыпьте, — поправили они Эшера. — Ты хотел сказать "насыпьте"».

Но ошибка уже была сделана. А говорить правильно для детей коммуны очень важно. Эшер попросил, чтобы ему «всыпали».

Дисциплинарный прут Воспитателя со свистом опустился на руки Эшера. Эшер ойкнул, скривился и немедленно исправил ошибку. «Насыпьте», — прошептал он.

Но на следующий день история повторилась. И через неделю тоже. Он как будто не мог остановиться, хотя за каждый промах получал удар розгой, только уже не один, а несколько резких ударов, оставлявших на голых ногах Эшера яркие незаживающие царапины. В конце концов Трехлетний Эшер просто перестал разговаривать.

— Ненадолго, — продолжила рассказ Старейшина, — мы получили тихого Эшера! Но он учился. — Она повернулась к Эшеру и улыбнулась. — Когда он опять заговорил, его речь была гораздо более правильной. Сейчас Эшер редко ошибается. Он всегда поправляет себя и вовремя приносит извинения. И никогда не унывает.

Зал одобрительно зашумел. Эшер славился в коммуне своим веселым характером.

— Эшер, — Стрейшина повысила голос для официального объявления, — мы выбрали для тебя Назначение Директора Зоны Отдыха.

Она прикрепила к его форме новый значок. Сияющий Эшер сошел со сцены. Зал хлопал. Когда Эшер занял свое место, Старейшина посмотрела на него и произнесла слова, которые произносила уже трижды до этого, умудряясь каждый раз вкладывать в них особое значение.

— Эшер, — сказала она, — мы благодарим тебя за твое детство.

Церемония продолжалась. Джонас внимательно смотрел и слушал. Он очень волновался за Эшера и был рад, что ему досталось такое прекрасное Назначение. Но с приближением своей очереди он нервничал все сильнее. Двенадцатилетние в переднем ряду все уже получили новые значки. Они все время их теребили, и Джонас знал, что каждый думал о предстоящем Обучении. Некоторых из них — прилежного мальчика, назначенного Врачом, двух девочек, назначенных Инженером и Юристом, — ждут годы занятий и упорного труда. Для других, Рабочих и Рожениц, период обучения будет гораздо короче.

На сцену вызвали номер Восемнадцать, его соседку по скамейке, Фиону. Джонас знал, что она волнуется, но с виду Фиона была невозмутима. Всю Церемонию она просидела очень спокойно. Под столь же спокойные аплодисменты Фиона получила Назначение Специалиста по Уходу за Старыми. Идеальное Назначение для такой чувствительной, ласковой девочки. С удовлетворенной улыбкой Фиона заняла свое место рядом с Джонасом.

Джонас приготовился выйти на сцену. Аплодисменты уже стихли, и Главная Старейшина взяла в руки папку со следующим именем. Теперь, когда настала его очередь, Джонас совершенно успокоился. Он глубоко вздохнул и пригладил волосы.

— Двадцатый, — четко выговорила Старейшина. — Пьер.

«Она меня пропустила!» — остолбенел Джонас. Может, он не расслышал? Нет. По рядам прошел удивленный шепот, и Джонас понял: вся коммуна заметила, что Старейшина перешла от Восемнадцатого прямо к Двадцатому, пропустив его. Справа от него сбитый с толку Пьер встал, чтобы пройти на сцену.

Ошибка. Она ошиблась. Но Джонас знал, что это невозможно. Главная Старейшина не ошибалась. И уж точно она не могла сделать ошибку на Церемонии Двенадцатилетних.

У Джонаса закружилась голова. Он не мог сосредоточиться и даже не разобрал, какое Назначение получил Пьер. Как в тумане Джонас слышал аплодисменты, видел, что Пьер вернулся на свое место с новым значком на груди.

— Двадцать Первый.

— Двадцать Второй.

Детей вызывали по порядку. Ошеломленный Джонас сидел, не в силах пошевельнуться, пока на сцену выходили Тридцатые, затем Сороковые, все ближе и ближе к концу.

Каждый раз, во время каждого Назначения, у Джонаса екало сердце, и он снова задавал себе одни и те же вопросы. Может, сейчас она его вызовет? Может, он забыл свой номер? Нет, он всегда был Девятнадцатым. И сидел на месте под этим номером.

Но она его пропустила! Одногруппники поглядывали на него, стараясь не встречаться с ним глазами. Староста сидел с вытянутым лицом.

Джонас сгорбился, стараясь занять на скамейке как можно меньше места. Он хотел бы испариться, исчезнуть, как будто его никогда и не было. Он не смел обернуться и найти в толпе своих родителей, увидеть их лица, потемневшие от стыда. Он не выдержал бы этого зрелища.

Джонас опустил голову. Что я сделал не так?

Аудитория нервничала. Все похлопали последнему Двенадцатилетнему, но как-то неуверенно, это не было обычным крещендо всеобщего энтузиазма. В зале беспокойно шептались.

Джонас тоже хлопал, машинально соединяя ладони и даже не отдавая себе в этом отчета. Все, что он чувствовал раньше — предвкушение, волнение, гордость и чувство общности со своими друзьями, все ушло. Теперь он испытывал только унижение и ужас.

Главная Старейшина подождала, пока сойдут на нет последние редкие хлопки. Затем она заговорила.

— Я знаю, — сказала Старейшина своим обычным звучным и приятным голосом, — что вы недоумеваете. Вы думаете, что я ошиблась.