– Реактивный снаряд, понимаешь ли, какой-то придумали, – сварливо пробурчал Сталин. – И никакой это вовсе не снаряд был, а управляемая бомба германской фирмы «Хеншель». А наводилась она вот на эту самую коробочку, – Вождь брезгливо ткнул пальцем в разбитый радиомаяк.

Наткнувшись на взгляд Кобрина, Иосиф Виссарионович, осекся, по-грузински буркнув что-то себе под нос.

– Откуда вы… – ахнул Власик, широко распахивая глаза. – Не понимаю…

– Оттуда. Ты, Николай Сидорович, пока помалкивай о том, что сейчас услышал, это приказ. Я тебе потом расскажу, все равно пора уже посвящать. Иди, еще через час доложишь, что нового. И связи этого Маленикова на всякий случай проверьте, мало ли что.

– Маленника, товарищ Сталин, – автоматически поправил начальник охраны. – Уже проверяем, на его квартире следственная группа работает, с родственниками и близкими товарищами тоже работаем. Разрешите идти?

– Иди. Хотя постой. Что там с товарищем Берией?

– Пришел в себя, врачи говорят, ничего серьезного, небольшое сотрясение мозга. Рекомендуют денек-другой отлежаться.

– Александр Николаевич как?

– С товарищем Поскребышевым тоже все в порядке, ему просто осколками стекла кожу посекло. Раны обработали и перевязали, сейчас в приемной прибирается. И заодно контролирует работы в вашем кабинете. Окна обещают сегодня заменить, остальное уже завтра.

– Не горит, – пожал плечами Сталин. – Все равно теперь придется в другое место перебираться… ладно, это мы с тобой еще обсудим, я про твои рекомендации насчет безопасности, про которые ты еще в сентябре говорил, помню. Похоже, пришло время под землю прятаться, как ты и предлагал. Свободен, Николай Сидорович.

– Так точно, – Власик покинул кабинет, неслышно прикрыв за собой дверь.

– И не надо так на товарища Сталина глядеть, Сергей Викторович, – буркнул Вождь, шурша спичечным коробком. – Согласен, может, и не стоило ему знать. Но он не предаст, я ему верю. Кроме того, я уже сказал, пора его в кое-какие подробности посвятить, он мужик умный, потому не нужно, чтобы попытался что-то самостоятельно выяснить. Ты мне вот что лучше скажи, майор: то, что этот диверсант из людей Лаврентия оказался – это что-то значит? Не люблю, когда такие совпадения случаются.

– Не думаю, товарищ Сталин, – без малейшей задержки ответил Кобрин, мысленно уже принявший решение. – Практически убежден.

– Почему? Объясни?

– Иосиф Виссарионович, я почти уверен, что сержант Маленник в данном случае только реципиент.

– Что?! Как ты сказал?! – горящая спичка так и не добралась до папиросы, замерев в нескольких сантиметрах от курки[3]. Ощутив, как огонек ожег пальцы, Сталин, не глядя, швырнул ее в пепельницу. – Шени дада!

– Подозреваю, Иосиф Виссарионович, что в этом мире появились и другие «гости из будущего», кроме меня и моих товарищей. Собирающиеся помочь тем, с кем мы сражаемся. Но доказать пока никак не могу. Это, ну, предчувствие, что ли? Интуиция, как вы сами недавно говорили.

– Плохо, и так, – глухо пробормотал Вождь, прикуривая со второй попытки. – Совсем нехорошо, да… Лейтенант, – обратился он к дернувшемуся, словно от электрического удара, Зыкину, – налей-ка нам еще по чуть-чуть.

– Так точно, товарищ Сталин. – Ухитрившись ни разу не звякнуть горлышком о края стаканов, Витька набулькал в посудины граммов по двадцать.

– Давайте выпьем, товарищи. Врачи говорят, от нервов помогает, если не злоупотреблять.

Отставив пустой стакан, Иосиф Виссарионович несколько минут молча курил, угрюмо глядя перед собой. Затем поднял взгляд:

– Сергей Викторович, если ты не ошибаешься, это может стать для нашей страны большой проблемой, я правильно понимаю?

– Правильно понимаете, товарищ Сталин.

– Вот кстати, тебе там, у себя, – Вождь ткнул отставленным большим пальцем куда-то за спину, – ни о чем подобном не рассказывали?

– Никак нет, точно не упоминали.

– Может, у тебя просто допуска не было? Потому и не вводили в курс?

Поразмыслив несколько секунд, Сергей помотал головой:

– Не думаю, Иосиф Виссарионович. Всех подробностей до меня, разумеется, не доводили – поначалу я даже не был уверен, что каждый раз попадаю в один и тот же мир, – но подобное уж слишком серьезно, чтобы скрывать.

– Э-э, а ну-ка погоди, майор, – неожиданно поднял ладонь Сталин. – А вот это ты сейчас что имел в виду? Что значит «в один и тот же мир»? Поясни, не понимаю. Их что, несколько, что ли, миров этих? Как такое быть может?

Кобрин мысленно тяжело вздохнул. Вот же блин, и кто его только за язык тянул?! Не мог как-то иначе сформулировать? Теперь придется объяснять, ничего иного не остается. Поймет? Разумеется, поймет, не тот это человек, чтобы не понять. Проблема в другом: он и сам не во всем разобрался, вот ведь как выходит! Идиотская какая-то ситуация…

– Понимаете, товарищ Сталин, существует научная теория, что мир, откуда я пришел – его еще называют базовым, – не единственный. Есть еще множество других, которые ученые называют «параллельными». И ход истории в каждом из них с определенного момента различается. Этот момент называют «точкой расхождения» или «бифуркации». Как бы вам попроще объяснить…

– Попроще не нужно, товарищ Сталин не дурак, нужно так, чтобы мы с товарищем лейтенантом поняли! – решительно отрезал Вождь, назидательно подняв указательный палец. – Что это еще за бифуркация такая? – латинское слово Иосифу Виссарионовичу явно не нравилось.

– Так точно. Считается, что любое серьезное вмешательство в прошлое приводит к неминуемым изменениям всех дальнейших событий будущего. И далее весь исторический процесс идет уже по новой колее. В момент этого вмешательства от базового мира, где все остается в точности, как и раньше, ответвляется новая ветка, в которой события начинают развиваться по другому сценарию. Этот момент и есть точка бифуркации. А вторая ветка – альтернативный или параллельный мир. Собственно говоря, вот этот самый мир, где мы сейчас находимся. Разрешите лист бумаги и карандаш?

– Держи, – Иосиф Виссарионович выложил перед Кобриным требуемое.

– Смотрите, так, наверное, понагляднее будет… – Сергей начертил по центру жирную линию. – Вот это – базовый мир, историю которого вы знаете от меня и моих реципиентов, – он кивнул на стопку папок на краю стола. Сталин понимающе качнул головой. Зыкин слушал, приоткрыв рот, но, похоже, даже не замечал этого.

– А вот это – точка бифуркации, – майор перечеркнул линию коротким поперечным штрихом, подписав внизу «22 июня 1941». – Момент, когда я и мои товарищи впервые изменили ход истории. Именно в этот день история начала меняться и произошло примерно следующее, – строго параллельно «базовой» линии появилась еще одна, потоньше, начинающаяся от поперечной черты. Ну, настолько строго, насколько хватило чертежных талантов Сергея, конечно.