Но лучше от этого мне все равно не стало.

Боюсь, мне уже никогда не будет хорошо.

7 сентября, вторник, 23.00

Только что в мою дверь постучалась мама, вся такая взволнованная:

— Миа, ты здесь?

Я сказала, что я здесь, и мама открыла дверь.

— Я даже не слышала, как ты пришла, — сказала она. — Хорошо провели время с...

Тут она увидела пустой контейнер из-под мороженого я мое лицо и замолчала, не догово­рив.

— Дорогая... — Она присела на кровать ря­дом со мной, — Что случилось?

И я вдруг снова расплакалась, как будто и не плакала раньше. Я даже не знала, что че­ловеческие существа способны с такой скорос­тью производить такое количество слез.

— Он уезжает в Японию, — это все, что я могла сказать. И бросилась в мамины объятия,

Мне хотелось рассказать маме гораздо боль­ше, рассказать, что во всем виновата я, потому что я с ним не спала (хотя в глубине души я понимала, что это не совсем так). Скорее, моя вина в том, что я принцесса, чертова принцес­са!!! Какой парень мол-сет с этим смириться? Разве что другой принц! Самое ужасное, я даже не ВИНОВАТА, что я принцесса. Ведь я же не совершила какой-нибудь великий подвиг, не спасла, к примеру, президента США от пули террориста, не нашла с помощью сверхъесте­ственных способностей пропавших детей, не предотвратила гибель сотен людей на пляже в Таиланде, когда на берег обрушилось цунами, вовремя не закричав всем: «Спасайтесь!»

Я лишь родилась на свет. Но это сделали АБСОЛЮТНО ВСЕ.

Но ничего такого я не могла маме сказать, потому что эту историю с моим принцесством мы уже обсуждали сто раз. Все так и есть, как сказал Майкл: я принцесса, и буду принцессой всегда'— жаловаться на это бесполезно. Это так, и с этим ничего не поделаешь. Так что я просто плакала. Наверное, мне от этого немного полегчало. Я имею в виду, всегда приятно, когда тебя об­нимает мама — неважно, сколько тебе лет. Мамы не выделяют феромоны (во всяком слу­чае, я думаю, что они их не выделяют), но они очень приятно пахнут. Во всяком случае, моя мама. Она пахнет мылом «Дав», скипидаром и кофе, и вместе эти ароматы образуют самый лучший аромат на свете — конечно, самый луч­ший после аромата Майкла.

Мама говорила то, что обычно говорят в та­ких случаях мамы, например: «Дорогая, все будет хорошо», «Ты и не заметишь, как проле­тит год», и «Если Филипп купит тебе новый пауэрбук со встроенной камерой, вы с Майклом сможете общаться по видеофону, и это будет почти то же самое, что сидеть с ним в одной ком­нате».

Но только это не будет то же самое, потому что я не смогу чувствовать его запах.

Но когда в комнату заглянул мистер Дж., чтобы узнать, из-за чего шум, я взяла себя в руки и сказала, что обо мне можно не беспо­коиться, мне уже лучше. Я мужественно попы­талась улыбнуться, мама погладила меня по голове и сказала, что если я выжила, проведя столько времени с бабушкой, то уж ЭТО я лег­ко переживу.

Но она ошибается. По сравнению с целым годом жизни без Майкла общаться с бабуш­кой — это все равно, что есть ореховое мороже­ное. Целый контейнер. Или даже больше.

Я – ПРИНЦЕССА????

НУ ДА, КАК ЖЕ!

Сценарий Миа Термополис

(первый черновой вариант)

Сцена 14

Время/место: вечер. Домик пингвина в зоо­парке Центрального парка. В свете голубой под­светки воды видна девушка (МИА). Она сидит в одиночестве и что-то быстро пишет в блок­ноте.

МИА

(голос за кадром)

Не знаю, куда пойти, к кому обратиться. К Лилли — нельзя, она ярая противница любо­го правительства, которое не создано народом и для народа. Она всегда говорила, что когда власть передается одному человеку, который получает ее только по праву наследования, это нарушает социальное равенство и права лично­сти в обществе. Вот почему в наше время власть перешла от монархов к конституционным собра­ниям, и монархи вроде королевы Елизаветы остались только в качестве символов националь­ного единства.

Как видно, Дженовия — исключение.

8 сентября, среда, домашняя комната

Майкл рассказал Лилли, Я поняла это пото­му, что когда мы остановились возле многоквар­тирного дома, где живут Московитцы, чтобы подвезти Лилли до школы, он стоял рядом с ней и держал большой бумажный стаканчик горя­чего шоколада со взбитыми сливками из « Старбакс». Он протянул шоколад мне.

— Доброе утро, Миа. Это тебе. Скажи, что ты не передумала за ночь и не возненавидела меня.

Конечно, я не могла ненавидеть Майкла. Особенно когда солнце только вставало, и все казалось таким свежим, и его лучи озаряли све­жевыбритые щеки Майкла, и когда я потяну­лась за шоколадом и поцеловала Майкла в щеку, я вдохнула его аромат, от которого у меня всегда возникает ощущение, что все бу­дет хорошо.

Хотя теперь он будет для меня недосягаем, и я больше не смогу его нюхать.

Потому что так и будет, когда он уедет в Япо­нию.

— Я тебя не ненавижу, — сказала я.

— Хорошо, — сказал он. — Что ты делаешь сегодня вечером?

— Гм... может, что-нибудь с тобой?

— Хороший ответ. Я зайду за тобой в семь.

Он поцеловал меня и отошел в сторону, про­пуская Лилли в машину. Лилли села, пробур­чав:

— Черт, да отойди же в сторону, обормот. По утрам у нее обычно плохое настроение. Потом Майкл сказал:

— Не деритесь с другими детьми, девоч­ки, — и закрыл дверь.

Лилли повернулась ко мне и пробурчала:

— Он такой обормот.

— Но ведь он подвинулся, когда ты попро­сила, — напомнила я,

— Дело не в этом! — сердито возразила Лилли. — А в его идиотской затее с Японией.

— Если по его модели создадут прибор, он может спасти тысячи жизней и заработать миллионы долларов.

Шоколад был слишком горячий, и я попы­талась на него подуть, но мешала пенка из взбитых сливок. Лилли посмотрела на меня удивленно:

— О боже, ты что, собираешься подходить к, этому вопросу разумно?

— У меня нет выбора, — сказала я. — А что, разве есть?

— Я просто уверена, что если бы ты закати­ла истерику, по-настоящему большую истери­ку, — сказала Лилли, — Майкл бы никуда не поехал.

— Я уже закатила, — заверила я. — Были и слезы, и сопли, и все такое. Но это не помог­ло, Майкл не передумал.

Лилли в ответ только пробурчала что-то под нос.

— Дело в том, — сказала я, потому что мно­го над этим думала, почти всю ночь, — что он должен ехать. Я не хочу, чтобы он уезжал, но у него это нечто вроде пунктика. Он считает, что должен проявить себя, чтобы журнал «Ю. Эс. Уикли» перестал писать, что мне нуж­но встречаться не с ним, а с Джеймсом Фран­ко. Это, конечно, глупо, но что я могу поделать?