журналистов в том числе, и пока безрезультатно.

— Кто он вообще, этот Виктор?

— Вообрази, он просто гид. Он работал при туристическом агентстве, которое связано с Москвой. Подожди, у меня тут записано русское название. Вот… «Зюйд-вест». Он возил русские группы по Италии. Его треп про гостиничный бизнес — чистая липа. Мои агенты говорят, а им можно верить, что у Вершкова оч-чень приличные деньги лежат в швейцарском банке.

— У тебя нет московского адреса этого «Зюйд-веста»?

— Ну не в Милане же этот адрес искать! Если надо, ты по справочнику узнаешь. Поинтересуйся, между прочим. Может, у этого Виктора в Москве есть знакомые или родственники. Хотя вряд ли. Он в Милане уже двадцать лет, не женат. Наверное, голубой.

— Может быть, его из-за этого убили?

— Хороший вопрос. Это все равно что спросить: а не убили ли его потому, что его мать была одиночка. Не говори глупостей. В Италии это обычное дело. Расскажи-ка мне еще раз про этот белый конверт. Там ведь еще диск был? Может быть, это поможет нам разобраться?

— Не поможет! — закричала Яна в панике. — И почему — нам? Ты-то здесь при чем? Разбираться буду я сама. Вернее, вообще не буду разбираться. И забудь о том, что я тебе говорила.

— Хорошо, забуду, — обиделась Рита. — Но дальше-то мне что делать? Узнавать подробности или нет? Об этом убийстве у нас писали в прессе. У меня всюду есть свои люди. Так узнавать или нет?

— Узнавай, — сказала Яна после небольшой заминки. — Узнавай, но не трепи лишнего.

— Говори, но молча. Слушай, но заткни уши. Поняла. Через неделю позвоню.

«Успокойся, — приказала себе Яна, повесив трубку. — Ты никуда не влипла, не увязла… Итальянский гид не имеет никакого отношения к твоим проблемам». В какой-то момент она даже решила позвонить юному гению Кириллу и отказаться от его услуг, зачем зря выбрасывать деньги. Но потом подумала, что с этим надо повременить. Мало ли какую информацию раздобудет в Милане Рита.

В конце концов — это просто игра случая. Вопрос только в том, куда она заведет, эта игра.

6

Был чудный майский вечер. Небо казалось полосатым из-за легких перистых облачков. Солнце высветлило белые фасады башен за стадионом, закатным пламенем горели окна. Воздух был прозрачен и холоден. Но не эта вечерняя прохлада говорила о том, что лето еще не наступило, а необычайная яркость зелени. Подросшая трава на газоне красиво шевелилась под ветром, на проплешинах белели шары одуванчиков, у белого столба с понуро опущенным колпаком освещения — лампочка в нем никогда не горела — могуче раскинулся неизвестно откуда взявшийся здесь борщевик.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Елизавета Петровна, наблюдая с балкона за хищными листьями, размышляла, сможет ли она уничтожить корни ядовитого гиганта садовым совком. Летом борщевик вымахает в два метра и будет жалить детей, а на следующее лето рассеется по всему газону. Нет, здесь и лопата не подойдет, не то что совок. Топор нужен.

— Мама, где ты была? Почему не подходила?

Уже по первым словам дочери Елизавета Петровна поняла, что настроена Яна непривычно доброжелательно. Рассказ про борщевик не вызвал законного раздражения. Дальше — больше. Дочь терпеливо выслушала ее жалобы на артрит, который, зараза, дает себя знать даже в хорошую погоду, и поинтересовалась делами в библиотеке. Там уже давно сидели на чемоданах, ждали ремонта. И только в конце разговора, когда обе дружно обругали школу, Яна спросила невинным тоном:

— Мам, кстати… Ты эти фотографии не выбросила? Ну, ты знаешь, о чем я говорю.

Ах, вот оно что. Весь этот ласковый треп и показная кротость были сыграны только для того, чтобы придать вопросу о фотографиях невинный характер.

— Что, что-нибудь случилось?

Только тут в голосе дочери вспыхнули искры раздражения.

— Ничего не случилось. И не может случиться. Зачем ты их увезла? Я не хочу, чтобы ты их рассматривала и строила фантастические предположения.

Елена Петровна и сама толком не знала, зачем привезла злополучные фотографии домой. Интуитивно, наверное, она хотела отвести беду от Янкиного дома. Содержимое белого конверта являло собой облаченное в кокон зло, как пузырек с ядом, как расфасованные наркотики, как пистолет в промасленной тряпке.

— Я завтра к тебе приеду.

— Только не завтра, — быстро сказала Елизавета Петровна. — Завтра в библиотеке свободный день. Я договорилась с Вероникой, что к ней приеду.

— Но мне надо…

— С Соколиной Горы я приеду к вам, — перебила она дочь, — и привезу фотографии. Могу остаться ночевать, а Барсика покормит соседка.

Решение поехать на Соколиную Гору было совершенно спонтанным. Ни о чем она с Вероникой не договаривалась. Но, вслушиваясь в несколько сбитое дыхание дочери — мать не обманешь показным спокойствием, — Елизавета Петровна поняла, что пришла ее пора подключаться к игре. Последнее заявление Яны просто пугало. Дочь ничего не делала просто так, и уж если она посередине недели без видимой причины решила навестить мать, значит, кокон зашевелился, зло расправляет крылья. Удивительно, что она раньше не попыталась отмотать события назад и подробно, взяв Веронику за пуговицу, расспросить ее обо всем… А не будет внятно отвечать, значит, вытрясти из нее все подробности про литовца или эстонца, а может, немца или итальянца. Того самого, который вручил ей в аэропорту белый конверт. Надо знать Веронику, наверняка она что-нибудь недоговаривает. И не исключено, что вдруг найдется подлинный телефон адресата — неведомого Игоря.

Пора открыть Вероникину тайну, хоть и трудно такое говорить про родного человека. Ну так вот… На старости лет моя любимая тетка стала клептоманкой. Все знают, что это психическое заболевание, не более того, но почему-то относятся к клептоманам с особой брезгливостью. Я понимаю еще на Западе, где частная собственность священна. Но дома-то что в ужасе закатывать глаза?! В каждом советском человеке сидит клептоман. Несуны — это кто такие? Те самые… которые под одеждой выносят товары народного потребления и загоняют их на стороне. Я и мои подруги тоже подворовывали. Копирку, бумагу, карандаши унести с работы — самое милое дело. Считалось, что у государства, которое нас грабит, подворовывать не грешно. А назови несунов клептоманами — обидятся. Они не воры, а борцы за правильное распределение народных благ.

В начале поездки я отнеслась к поведению Вероники относительно спокойно. В гостиницах по утрам шведский стол, все знают, что это такое. В кафе ешь от пуза, но ничего на вынос. В первый же день Вероника нарушила эту капиталистическую заповедь. У нее была большая черная сумка на молнии. Сумка ставилась