– Точно! Оказывается, красивые женщины, еда и наркотики воздействуют на одну и ту же зону мужского мозга. И хлеб, и зрелища (в смысле – созерцание прекрасной незнакомки), и доза кокаина – это все одно и то же, по большому счету.

– Не морочь мне голову и давай отчет по поводу автомобиля Ракитского. Готов?

– Всегда готов. – Это действительно было так, и в этом Турецкий не сомневался. Этот увалень, его помощник, успевал все на свете.

Но обыск машины Ракитского (двести тридцатый вишневый «мерседес» в отличном состоянии), стоявшей в гараже-ракушке в двадцати метрах от его подъезда, ничего не дал. По словам дочери, Ракитский никогда в машине ничего и не держал (имелись в виду записные книжки и прочие мелочи, которые помогают восстановить индивидуальный портрет их владельца и групповой – его окружения), по крайней мере, вспомнить она ничего подобного не смогла. В салоне не оказалось ни посторонних отпечатков пальцев, ни единого клочка бумаги в бардачке, ни монеты, завалившейся между сиденьями, – все было идеально и стерильно. Машина была куплена Ракитским полтора года назад, обслуживалась по старой памяти в гараже ДИС знакомым механиком Севастьяновым. К. И. Севастьянов показал, что виделся по этому поводу с Ракитским всего три или четыре раза. В серьезные аварии этот «мерседес» не попадал, а водитель Ракитский, по общим отзывам, был превосходный. Полковник Ватолин сказал Турецкому, что, по некоторым, гулявшим по ДИСу преданиям, в Африке у Ракитского был подержанный армейский «хаммер» и якобы с тех пор по любой нормальной дороге он мог проехать хоть с завязанными глазами и не расплескав блюдце с молоком. Видимо, с этой стороны жизни Ракитского – с автомобильной – ничего интересного Турецкому раскопать было не суждено. Отрицательный результат – тоже результат.

На похороны первоначально Турецкий ехать вообще не собирался, возможно, отправил бы Мишку, но теперь – деваться некуда – официально приглашен, и негоже отказываться. В этой связи стоило организовать глобальное наблюдение за всеми, кто приедет на Ваганьковское кладбище. Тем более любопытно будет потом отследить, как на него самого, «важняка» Генпрокуратуры, отреагируют.

Турецкий договорился с Грязновым, и спустя несколько часов Слава перезвонил и с гордостью сообщил, что в «операции» (хм) примут участие около тридцати (!) человек. По дороге у Турецкого свербела в голове одна лишь бесполезная мысль: что же такого могло исчезнуть из квартиры Ракитского, чего не заметили ни Ватолин, ни сосед, ни даже дочка?! А бесполезной мысль была по определению: Турецкий усмехнулся – если бы он умел такие ребусы разгадывать, то работал бы не в прокуратуре и даже не в Генпрокуратуре, а где-нибудь на эстраде, там это получше оплачивается.

Пора наконец с Ватолиным побеседовать. Или лучше прежде с Кузнецовым? Или с обоими разом? Нет, глаз не хватит, решил Турецкий. Сперва – с Кузнецовым. Если к нему ниточка от Ольги намечается, то не стоит и время терять. Хотя с чего он, Турецкий, это вообразил? Интуиция, что ли, пресловутая? А что есть интуиция? Ну допустим, постижение истины путем непосредственного ее… усмотрения, ха-ха, без обоснования с помощью доказательства. Да еще, как говорит Мишка Федоренко, субъективная способность выходить за пределы опыта путем мысленного схватывания, то бишь озарения. А говорит Федоренко это, кстати, глядя в энциклопедический словарь.

Турецкий давно заметил, что, когда ему случается посещать какие-нибудь похороны, непременно, вне зависимости от времени года, идет дождь. Этот случай был не исключением: моросило с утра, и потому в середине дня весь город был в зонтах, и те, кто приехал на Ваганьковское кладбище, – тоже. На самих похоронах оказалось человек пятьдесят. Турецкий подумал, что если предположить, что тридцать человек из наружки затерялись непосредственно среди них, то хороша выходит картина. Но не мне Славку учить, одернул себя Турецкий, наверняка ребята знают, что делать и как себя вести.

Еще было достаточно рано, но небо заволокло настолько, что сильно потемнело, поэтому, когда навстречу Турецкому вышла фигура в бежевом плаще, он не сразу понял, что это Ракитская. Она молча подошла вплотную, вытащила руку из кармана, прикоснулась к пластырю повыше левой брови Турецкого, еле слышно прошептала:

– Простите меня, пожалуйста…

– Забудьте немедленно, – сказал Турецкий и взял ее под руку.

Похороны были как похороны, с обычными в таких случаях словами, обычными жестами, телодвижениями и эмоциями. Турецкий не раз ловил себя на мысли, что то же самое, что человеку со стороны в таких случаях кажется затасканным, избитым, тем, кого это касается в первую очередь, представляется наиважнейшим, уникальным, драгоценным. Он искоса поглядывал на Ольгу, пытаясь уловить на ее красивом лице подтверждение этого тезиса, но оно было почти непроницаемым.

Президент не приехал, прислал зама главы своей администрации и еще каких-то пузатых чиновников. Ватолин и Кузнецов ничем не выделялись среди других дисовцев, которые по преимуществу и составляли основную массу. Турецкий поздоровался с обоими. Было еще несколько совсем дальних родственников генерала Ракитского, которых и Ольга-то сама толком не знала. Ее мать так и не смогла приехать. Турецкий звонил в Питер, переговорил с ее мужем и понял, что на этом можно поставить точку. Алиби у нее, по свидетельству питерских коллег, было железное, никаких контактов с бывшим мужем Левченко-Ракитская давно не имела, так что стоило вообще оставить ее в покое. Турецкому было вполне достаточно и дочери-эпилептички.

Дочь– эпилептичка в ту самую секунду, когда Турецкий вяло завершал свою нехитрую мысль, шепнула ему несколько слов:

– А вы нашли желтый портфель?

– Почему желтый? – машинально удивился Турецкий, хотя там никакого портфеля не было – ни желтого, ни фиолетового в крапинку.

– Это подарок бывшего партнера по бизнесу, ван Хойтена, портфель из кожи кугуара. Он обычно на стуле висел, прямо при входе, там такой высокий стул стоит, с резной спинкой.

Турецкий хорошо помнил этот стул. Он сидел на нем и, несмотря на свои сто восемьдесят сантиметров, даже близко не доставал макушкой до края спинки. Никакого портфеля на стуле не было.

Аудиозапись допроса Василюка Афанасия Петровича, 1954 года рождения, произведенного следователем Генеральной прокуратуры Федоренко:

Вопрос. Ваше место работы и должность.

Ответ. Ну так сантехник же я, сказано уже! ДЭЗ No 34, пропади он пропадом.

Вопрос. Вы первым обнаружили тело Ракитского?

Ответ. Получается так.

Вопрос. Расскажите, как это было.

Ответ. Да чего рассказывать?! Я за расчетом пришел. Зарплату второй месяц волынят, а мне шурин хорошее местечко присмотрел, на Маршала Бирюзова, в новых домах сантехнику отлаживать, там работа сдельная, но на несколько месяцев хватит. Оно конечно, там трубы с краниками, заграничные, да ничего, справлюсь.

Вопрос. Не отвлекайтесь. Вы пришли за расчетом.

Ответ. Ну. Пришел, а там Мишка Пономарев – разрывается, пятнадцать вызовов у него на участке в тот день было, ну попросил помочь, за ним, мол, не заржавеет, ну я и взял на себя генерала этого да еще несколько квартир…